Охотники за голосами - Роман Романов

Но и люди, смутно помня свое происхождение и свою историю – сами по себе, без контактов с небом, жить уже не могли. Вон, Вавилонскую башню начали строить, зачем, спрашивается? За каким таким богоподобием и величием им это понадобилось? Сейчас никому даже в голову не пришло бы с такой мотивацией башни ваять, сел на самолет, поднялся, все вопросы снял, и трать силы на что-нибудь другое. Однако, именно после этой истории Господь сделал людям первую прививку от «божественного помешательства» – дал им сотни различных языков. Не берусь разгадывать замысел Божий, однако именно тогда он заодно спланировал первый антиглобалистский проект, что и привело к появлению независимых стран, обществ, цивилизаций (как и войн, собственно, но дальше я не берусь думать о Его замысле).

Авдий выдохнул и отхлебнул кефиру, наслаждаясь смутными догадками и жгучим любопытством сидящего напротив человека:

– Да, да, глобальное человечество мерзко Господу изначально, поскольку это человечество сразу начинает ощущать себя равным Отцу своему и напоминать своими вавилонами Создателю о том, как не смог он своих детей уберечь при себе. А самое главное, вы, человечишки, хаосом своих миллионов тщеславий сразу начинаете создавать угрозу космосу, ибо разрушаете и ад и рай своим нескромным богоподобием и дерзновенными амбициями.

Павел Ибрагимович с открытым ртом, как загипнотизированный, слушал. Авдий сделал очередной глоток кефира, смешно по-стариковски почамкал губами, посмотрел на чиновника, и вновь продолжил:

– Так вот. Остаток змеиного языка, отрезанный божьей молнией, между тем, так и валялся у Древа познания добра и зла. Поскольку в Парадизе зловоние и разложение не допустимы по определению, лежал он себе под деревом не одну сотню лет, пока Всевышний, как раз после вавилонской истории, случайно не наступил на него, прогуливаясь по райским кущам. Поскольку языку, чтобы чувствовать вкус, руки-ноги не нужны, все это время он впитывал в себя, что мог впитать от тихо стоящего рядом Древа. А поскольку недалеко валялось и то самое надкусанное яблоко с вечно свежей слюной и духом твоих прародителей, язык впитал в себя вкус и суть человеческой природы.

Господь увидел язык, взял его, обмазал глиной и вылепил нечто, похожее на Адама (наверное, все же он скучал по человеку в раю). Поскольку язык в качестве скелета не тянет, и вообще язык с костями – дело невообразимое, глиняный человечек получился пластичный и тонкий. В общем, это был я. Да-да, я, собственной персоной…

Вдохнув в меня жизнь, Господь сказал: «Хочу тебя послушать». Это, как всегда с Господом, было совершенно неожиданно и выбило меня из колеи. Я сам ожидал услышать что-то о задачах и смысле своего сотворения, а пришлось говорить мне, да еще кому говорить! Потом уже я подумал, что все же я не из уха медведя, а из языка змия, и говорить для меня более логично, чем слушать.

В общем, я несколько растерялся, о чем жалею до сих пор, ибо мои слова стали моей судьбой:

«Господи, – сказал я, – мне очень жаль, что невольно я открыл ворота в ад для детей твоих! Их аромат от надкусанного яблока воистину божественно чист, только мне кажется, что они, в большинстве своем, не помнят, что сотворены по образу и подобию Твоему, и очень редко в своем богомерзком творчестве вспоминают о наказании своем – смерти. Да и вообще, честно говоря, все дружно думают о Тебе аккурат перед тем, как помереть. Вдалеке от Тебя люди не поймут жизни и всенепременно изничтожат друг друга и весь род свой в грешных страстях и тщеславии. Ты любишь их, а я вижу в них больше плохого: их божественные способности (владение Словом от Тебя) и грешные страсти (от Лукавого) делают их беззащитными перед самими собой. Лишь единицы среди них поймут Твою сущность, ибо остальные, по Твоей же милости, большую часть жизни только и будут делать, что добывать свой хлеб насущный трудом тяжким. А в редкие свободные часы тратить мысли и способности свои в основном на то, чтобы придумать: как меньше трудиться и получать свой хлеб насущный без пота. В общем, не вижу я возможности для исправления рода человеческого на их земной каторге.

А всего-то, Господи, не было у тебя в Эдеме специального Архангела, который бы предупредил людей об ответственности, своевременно пресек действия Змия и доложил тебе о возможном ЧП».

Так я говорил Господу, потому что Он сказал мне говорить. С каждым словом я осознавал, что несу всякие банальности и сам я не понимаю всего величия Замысла Его и наказания Его роду человеческому. И сказал мне Господь Слово, и больше я его ни разу не слышал и не видел, и свершило Слово Его судьбу мою на тысячи лет.

«Отныне звать тебя будут Авдием, не сыном, но слугой моим, но знать тебя будут лишь некоторые, и будешь ты жить вечно рядом с людьми на земле, но не станешь ты человеком. И не будешь ты рядом никогда ни со Мною, ни с Диаволом. И не будешь ты никогда знать замысел мой и принимать решение за любого из потомков Адама моего без его собственного согласия. И не будешь ты учить, как и в каком царстве земном подобает жить племени людскому, но будешь ты отныне и до скончания века делать так, чтобы род человеческий не погубил сам себя, чтобы мог управлять он собой и не допустил хаоса по неразумению и страстям своим собственным. Так отправляйся на землю и помни о воле моей».

И низверг меня Господь на Землю…

Павел Ибрагимович сидел в своем креслице, как каменное изваяние, с широко открытым ртом. В его несчастной голове не могла уместиться мысль о том, что он говорит с тем, кто разговаривал с Богом. Еще больше его разбирало какое-то новое, неведомое до этой ночи чувство вселенской ясности и гармонии с миром.

Авдий, перестав говорить, поерзал очередной раз на диванчике, как бы собирая самого себя, чтобы не растечься. Он внимательно, без тени иронии или злости заглянул в глаза Павлу Ибрагимовичу.

– А дальше?! Что было дальше!? – воскликнул тот.

– Дальше, дальше, – проворчал Авдий. – Что вы кричите под утро, Алевтину Семионовну разбудите, милостивый государь. Ей я точно не смогу ничего объяснить, ибо она круглая дура в этих материях…

– Дура, дур-ра, – жарко зашептал Павел Ибрагимович, – но добрая и ласковая, иногда. Господь с ней, умоляю, продолжайте дальше, очень вас прошу! Ведь утренние петухи вас, как лица нейтрального, не касаются? А мне на работу идти еще не скоро!

Авдий пристально посмотрел на Павла Ибрагимовича. Что-то в этом человеке появилось такое, что заставило его вспомнить об аромате надкусанного райского яблока.

– Думаю, я не ошибся в вас, хотя судить еще рано. Что вы хотите за контракт в качестве аванса?

Павел Ибрагимович ощутил такой энергетический заряд в эту ночь, ему открылся такой огромный абсолютно новый материк мыслей, которые раньше лишь смутно, в подсознании, терзали его по ночам, что теперь он не сомневался: из дальнейшего рассказа Авдия он поймет все, что отравляло ему жизнь своей неопределенностью и бесформенностью, но имело огромную важность. Он совершенно уверенно и не раздумывая сказал:

– Я хочу продолжения рассказа, арендуйте мой язык, я ваш! – И, секунду подумав, по семейно-чиновничьей привычке добавил: – А потом исполнение какого-либо желания, но исключительно для моей Алевтинки. Мне нужен только рассказ!