Схимники. Четвертое поколение - Сергей Дорош

Узенькая ладошка Светланы легла ей на плечо, прерывая готовый извергнуться поток гневных слов. Забывшая о всякой осторожности Борислава могла в таком состоянии наболтать лишнего. А княжество Корчевское не так далеко. Капитан наемников ясно дал понять, что догадывался, кто с ними путешествует, а вот простым бойцам про то лучше не знать. Соблазнятся обещанной наградой – выдадут.

– Я попробую, – тихо произнесла княжна. – Только играю я плохо. Третий раз скрипку в руках держу.

Ответом ей стали разочарованные вздохи, а кое-где даже брань. Любому понятно, что за три раза играть не научишься. Люди ожидали развлечения, и разочарование их было велико. Но Светлана упрямо тряхнула светлой челкой, поднесла свой старенький инструмент к плечу, тронула струны смычком.

В этот момент она словно бы преобразилась. Нет, никуда не исчезла болезненная худоба – результат лишений этого похода, такого непривычного для знатной девы. Но лицо приобрело какое-то другое выражение. Во взгляде сверкнули искры лукавства. Первый сорвавшийся звук оказался абсолютно немелодичным. Кто-то даже скривился, лишний раз убеждаясь, что музыки сегодня все-таки не будет. Люди зашептались и вдруг смолкли, придавленные странным ритмом. В нем слышался топот сапог марширующих бойцов, скрип тележных колес, шелест дождя. И те самые, немелодичные звуки теперь органично вплетались в картину. У соседних костров народ тоже затих, прислушиваясь. И когда звук скрипки остался единственным, кроме потрескивания дров в кострах, разрывающим тишину осенней ночи, Светлана запела. Голос ее тоже преобразился. Нет, он оставался все таким же тонким, но приобрел особенную глубину, вплетался в порывистое течение скрипичной мелодии.

Девушка пела о походе, о грязи, чавкающей под сапогами, о гудящих от усталости ногах, о руках, уставших толкать неподъемные телеги. Каждый сидящий у костра вспоминал прошедший день и испытывал чувство, что песня эта именно о нем. И когда тоска, казалось, захлестнула всех окончательно, грянул припев. В нем звучало обещание, что поход закончится, чужой город гостеприимно примет усталых путников, и будет рекой литься пиво, кабаньи туши будут жариться, роняя жир на алые угли, и все тяготы вспомнятся лишь со смехом и гордостью, что никто перед ними не отступил.

Слова оказались простыми и незатейливыми, и уже после второго куплета грубые, хриплые, простуженные и разные голоса подхватили припев. Светлана никого в песне не обошла вниманием. Спела и про сурового капитана, вбивающего послушание в охранников мудрым словом и немножко – кулаком. Этот куплет сопровождался дружным смехом. И даже Картавый, хоть и хмурился, узнавая свой образ, подхватил припев вместе со всеми. Были слова и про купца, который жертвует своим покоем, не жалеет здоровья ради лишней монеты. Досталось и разбойникам, которые в страхе попрятались, услышав, что через их земли идет столь доблестный отряд.

Наконец девушка умолкла, закончив песню тем же немелодичным звуком, с которого она началась. Но теперь никто не ворчал. Повисла тишина, которую через миг взорвали крики наемников. Все сорвались с места, обступили Светлану. Каждый хотел протиснуться к ней поближе, хлопнуть по плечу, сказать пару слов в благодарность.

– А знаешь песню про вдову мельника?! – крикнул кто-то.

– Не знаю, но если напоете, то музыку подберу, – смело отозвалась княжна.

Потом, далеко за полночь, когда все, кроме стражи, легли спать, Борислава рассказала мне, что, кроме вышивания, музыка была единственным занятием, дозволенным юной княжне. В самом деле – какой от этого мог быть вред старшей сестре? Тоска первого похода настолько извела Светлану, что подруга решила создать ей хоть какую-то отдушину. Скрипка вообще-то считается инструментом простолюдинов, но ни на что больше денег не хватило, даже после того как Борислава буквально ограбила Ждана. Слух княжны оказался совершенным. Тренированные пальцы легко вспомнили те азы скрипичной науки, которые девушке показали когда-то давно. Талант восполнил недостаток опыта. Многие даже из моих братьев сказали бы, что так не бывает. А вот я ничего невозможного в этом всем не видел. В конце концов, встречались мне музыканты еще талантливее. Да и мелодии, которые играла Светлана, были просты и незатейливы, не требовали виртуозного владения смычком.

Для наемников этого хватило. Уже на следующей стоянке Светлану сразу подсадили к костру, насыпали полную миску каши с отборными кусками мяса. Ее робкий протест встретил дружный смех.

– Ешь-ешь, – выразил общую мысль Картавый. – От общего котла не убудет. Наедай щеки, тебе еще иггать и иггать.

Вот так все разом изменилось. Княжна повеселела. Такая популярность среди суровых наемников была ей приятна. Погонщики друг перед другом предлагали ей присесть на свою телегу и не бить зря ноги. Дожди зачастили. Дорога превратилась в сплошную каторгу. Но вечером, на привале, когда играла скрипка, морщины на грубых лицах людей Картавого разглаживались, усталость покидала тела. А Светлана с каждым разом играла все лучше и лучше. И грубые наемники с одинаковым удовольствием слушали как фривольные кабацкие песни, так и грустные сказания о любви, героически-возвышенные – о витязях прошлых лет. Скрипка пела, и вместе с ней пело сердце беглой дочери корчевского князя.

В конце похода, когда купец рассчитался со всеми, к Светлане подошел Картавый и протянул калиту, в которой явно ощущался звон денег.

– Что это? – удивилась Светлана.

– Это мы всем мигом собгали, – довольный собой, ответил капитан.

– Да что ты, дядя Картавый? Я нищенка какая, что ли? – возмутилась девушка.

– Ой, княжна. – Картавый произнес это совсем тихо. – Пго гоног подгуги твоей не газ было говогено. Неужто ты ничего не поняла? Нищенка пгосит, а тебе пгосить не надобно. Мы сами пгинесли. За песни твои. Загаботала.

– Так я ж просто так, от всего сердца. – Светлана покраснела. – Я же как лучше хотела.

– Лучше и вышло. – Рука наемника легла ей на плечо. – Мы ж ведь тоже от всего сегдца. Собгали, кто сколько смог. А ты не отхомячивайся. Чай, в кагманах ни полушки. Это – честные деньги, бгать их тебе не зазогно. Загаботала. Есть тебе что-то надо, да и скгипочку получше спгавить. Ты нам помогла, мы – тебе. Все по-людски. Жизнь здесь дгугая. Сам на кусок хлеба не загаботаешь – никто дагом не поделится. Так что беги.

– Куда бежать? – удивилась княжна.

– Да не беги, а беги, вот дуга девка. – Картавый в сердцах сплюнул, сунул ей в руку кожаный мешочек и направился к своим подчиненным. Видно, не очень привык бывалый наемник общаться с людьми благородных кровей, да еще и женщинами. И все же он обернулся, махнул рукой: – Счастливого пути, малышка, может, еще свидимся. Не бойся бгать деньги за свою музыку, когда честные люди пгедлагают. Бойся иггать только гади денег. И косы свои состгиги. Хлопот с ними много. Пгощаться с пгежней жизнью – так уж пгощаться.

Больше мы Картавого не видели. Через полгода, весной, в тех же бочажских лесах, разбойники, переодетые в антов, напали на охраняемый им караван. Почти четыре десятка набранных им бывших охотников, так и не получивших настоящего боевого опыта, разбежались, гонимые вековечным страхом перед северянами. Семнадцать проверенных мечей, и восемнадцатый – самого Картавого. Они встали против банды десятков в восемь, костяк которой составляли дезертиры из княжеских полков, хорошо обученные и вооруженные. Наемники отработали свое золото сполна. Кто-то из охотников все же наткнулся на лесных братьев и рассказал им о нападении. Когда последние поспели на поле боя, лишь купец да Одинаковые еще отбивались, став спиной к спине. Остальной отряд лег костьми, но никто не дрогнул и не убежал. Изрубленного капитана смоли опознать только по мечу, который окоченевшие пальцы сжали в последних смертельных объятиях. Одинаковые потом рассказывали, что, увидев безнадежность положения, капитан сам прорубился к главарю шайки, снес тому голову и упал на его труп под градом ударов. Совсем чуть-чуть не дождался он подмоги. Вот такова она, жизнь наемника.