Чайная на Малберри-стрит - Шэрон Оуэнс

Он заказал кофе с бубликами и сел за столик. Он не собирался говорить на личные темы, просто радовался их случайной встрече. Но говорить с ней было так легко, что он незаметно для себя стал задавать один вопрос за другим:

— У вас такой акцент — вы родом не из Белфаста?

— Нет, я из Коннемара.

— Боже, как вы здесь очутились? Я хотел сказать, там, по слухам, такая красота!

— Верно. Абсолютно нетронутая. Но вот в чем загвоздка: промышленности почти нет, поэтому и работать негде. Я переехала сюда, когда познакомилась со своим мужем. У него небольшой бизнес в центре города. Продает всякие устройства, электронику. Он помешан на всем современном, блестящем и маленьком.

— А моя жена — абсолютная противоположность. Она вся в прошлом. Старые пыльные книги, ну и все такое. Сколько лет вы замужем?

— Четыре года. Вообще-то мы недавно расстались.

— Вот как, сочувствую, простите. Я не должен был расспрашивать…

— Ничего страшного. Со мной все будет в порядке. Я знала, что рано или поздно это должно случиться. У нас не осталось ничего общего.

— Вот как, — сказал Генри, и внутри у него как будто что-то оборвалось.

— Он попросил меня бросить цветочный магазин и работать на него. Продавать системы сигнализации. Это стало последней каплей. Я поняла, что все кончилось, — печально улыбнулась Роза. — Вы, наверное, считаете меня чудовищем. С такой легкостью разрушить брак.

— Напротив. Я думаю, вы очень смелая. Если у вас действительно не осталось ничего общего. А дети у вас есть?

— Нет. Джон говорил, нужно подождать, пока бизнес не окрепнет. А у вас?

— Нет. До детей дело так и не дошло. Мы были слишком заняты. А потом однажды проснулись и поняли, что уже состарились.

Он понимал, что зашел чересчур далеко, но не мог остановиться. Признания вырывались помимо его воли.

— Прекратите! Вы совсем не старый. Вы отлично сохранились. Выражаясь языком садоводов, морозоустойчивый однолетник.

Генри рассмеялся:

— Что вы теперь собираетесь делать?

— Поеду домой в Коннемара. Я ничего не имею против Белфаста, но для меня это чужой город. Одна моя знакомая сдает коттеджи прямо на берегу. Я поживу там немного, присмотрю за домиками, пока не решу, что делать дальше. У меня сестра в Австралии. Может, поеду к ней. Еще не знаю. А сейчас, до тех пор пока не продала магазин, живу у подруги.

— Расскажите мне о Коннемара.

— Ну, все серого цвета, и постоянно идет дождь. Мало деревьев. Повсюду скалы. Но иногда мне страшно не хватает той тишины и тумана, приходящего с моря. Наверное, нужно родиться там, чтобы понять меня. Большинство считает, что это скучное место, и они не стали бы жить там, даже если бы им приплатили, а я люблю Коннемара.

— Тогда почему бы вам не решиться? Уехать туда жить?

— Я бы не прочь. Все, что мне нужно, — это дом, немного денег и подходящую компанию. Если бы я встретила приятного мужчину с небольшим капиталом, который любит спокойную жизнь, то я бы совсем не прочь. Вы, случайно, не знаете кого-нибудь, кто соответствует такому описанию?

Генри покраснел как рак. Конечно, она шутила. Но, кто знает…

— И что бы вы сделали, если бы нашли такого человека?

— Очень просто. Я провела бы остаток жизни сажая деревья. Вы наверняка знаете, что когда-то весь этот остров был покрыт деревьями. Я бы посадила сотни деревьев. И миллионы цветов. Диких цветов.

Телевизионная программа имела оглушительный успех. У Авроры голова шла кругом оттого, что ее имя было во всех газетах. Дэвид Кроппер стал ее лучшим другом, и они вместе планировали серию радиопрограмм для школ и колледжей.

Генри слонялся по дому как привидение. У него было такое чувство, будто оранжерея Авроры отвергает его, словно не хочет, чтобы он там находился. Он начинал верить, что у нее есть свой характер, и отказывался пить там утренний кофе. Аврора беспрерывно подшучивала над ним. Сама она проводила в оранжерее все свободное время, читая всеми забытые романы в кресле под полотняным зонтиком.

Генри несколько раз приглашал Розу на обед в чайную «У Малдуна», и они говорили обо всем на свете. Он узнал о ней столько мелочей. Например как она в школе выпрыгнула из окна второго этажа, чтобы монахиня-воспитательница не поймала ее за курением. Она сломала ногу и с тех пор больше не курила. Он рассказал ей о книжном магазине, об араукарии, о теплице, но ни разу не обмолвился о своих романах. Он покончил с сочинительством. Ему хотелось настоящей жизни, с настоящими событиями.

В тот день, когда Генри и Роза беседовали в чайной, за соседним столиком сидела Бренда Браун. Она внимательно слушала, как Роза описывает Коннемара, хотя и чувствовала неловкость, подслушивая чужой разговор. Но Роза так чудесно рассказывала о родных местах, что устоять было невозможно. Сама Бренда писала очередное письмо Николасу Кейджу, однако, взбудораженная рассказом Розы, никак не могла сконцентрироваться, и ее внимание, как неисправная лампочка, то включалось, то выключалось.

10 октября 1999 г.

Здравствуй, Николас!

Как ты поживаешь?

Пожалуйста, напиши мне и сообщи, получил ли ты мою картину. Мне было бы так приятно, если бы я убедилась, что ты ее получил. С меня довольно будет открытки, любой записки.

Помнишь, я рассказывала тебе про галерею, ту, в Голуэе? Знаешь, они так добры ко мне. Они понимают, к чему я стремлюсь. Думаю, жители южной части острова более развиты в культурном отношении, чем их северные соседи. Единственное, что можно продать в Белфасте, — это открыточные пейзажики, чистый ширпотреб.

А я не собираюсь писать пресные акварельки с видами Портстюарт-Стрэнд. Это как чипсы и гамбургеры, только в сфере искусства, — дешево и сердито. У хозяйки кафе, в котором я сижу, миссис Пенни Стэнли, есть один такой «пейзаж» наверху, и это полное барахло. В прошлом году она мне его показывала. Не могу поверить, что ее муж выложил приличные деньги за такое барахло.

Если дела в Голуэе пойдут хорошо, я, может быть, назад и не вернусь.

Если ты получишь мое письмо, думай обо мне пятнадцатого декабря. В этот день открывается выставка.

Недавно я узнала, что мой отец собирается жениться на другой женщине, и теперь вспоминаю, как некоторое время назад они ссорились с мамой из-за какой-то дублинской «подстилки». Но тогда я думала, что речь о коврике для ванной. Бедная мама! Теперь соседи выгуливают своих собак прямо у нее под окнами, надеются подглядеть, как она плачет. Но она держится молодцом.

Она стала снова подписываться девичьей фамилией.

Я сообщила владельцу галереи «Голубой осел» о своей идее сменить имя, но сказали, не стоит. Бренда Браун — прекрасное имя, и вообще, дело не в имени.