Девушки с проблемами - Маша Царева

– Этого – нет, – улыбнулась Инна. – Речь шла о том, чтобы вернуться в свою прежнюю форму. Вы знаете, Володя, с тех пор как я начала набирать вес, моя жизнь окончательно разладилась. Меня бросил муж...

– А вы уверены, что это произошло именно из-за веса?

– Других причин нет, – развела руками Инна.

– А мне кажется, что вы прикрываетесь своим весом, как ширмой, чтобы не углубляться в психологию. Так проще и удобнее.

Наверное, раньше Инну взбесило бы такое грубое и непрошеное вмешательство в ее жизнь, но сейчас она почему-то была даже благодарна санитару-практиканту Володе. Может быть, просто соскучилась по нормальному общению, которое не ограничивалось подробным обсуждением ее завтрака.

– Но вы же видели, какой я была, – тихо сказала она, – и видите, какой стала. Вы ведь узнали меня, да? Я певица.

– Правда? – Он казался искренне удивленным. – Извините, я не знал...

– Была такая группа, «Паприка». Я была там солисткой.

– Название вроде знакомое, – нахмурился Володя, – а что вы пели?

– Да так, попсу. Вам неинтересно. Надо же, не прошло и нескольких месяцев, как мы исчезли, а нас уже забыли.

– Я не забыл, я вас в принципе не знал, – поправил он. – Не обижайтесь, но отечественная попса никогда не была среди моих интересов.

– Да вы сноб! – рассмеялась она. – Значит, красивой вы меня не видели... Подождите-ка, где-то у меня был снимок. – Инна бросилась к тумбочке и откопала среди прочего хлама (в больнице она ленилась следить за порядком) старую вырезку из журнала «Семь дней» – она, Дашка и Женя в вечерних платьях на фоне какого-то ресторана.

– Это вы? – Он склонился над снимком. – Какой кошмар.

– Что вы имеете в виду?

– Не обижайтесь, но это просто трио чудовищ каких-то. – Володя вернул ей вырезку. – Одна тощая как швабра – это, видимо, вы. Другая так самодовольна, что вот-вот лопнет от гордости за саму себя. А третьей вообще лучше бы переехать в какую-нибудь восточную страну.

– Почему? – хохотнула Инна.

– А там женщины носят глухую чадру. Ей бы такая была к лицу.

– Какой же вы злой! – прыснула Инна.

– А я думал, что женщинам нравится, когда кто-нибудь злословит об их подругах. – Володя, что называется, включил наив – приподнял брови и мелко заморгал длиннющими, как у кокетливой барышни, ресничками.

– Да они мне и не подруги вовсе, – вздохнула Инна. – Мы работали бок о бок несколько лет, но так и не сблизились. Как были совсем чужими, так и остались. Я даже не знаю, почему их уволили из «Паприки».

– Мегеры? – посочувствовал он. – Я читал, что в шоу-бизнесе все мегеры.

– Да нет, – пожала плечами Инна, – просто как-то не сошлись характерами... Дашка молодая совсем, дурочка... Женька – хороший человек, но слишком уж безбашенная. Она бы никогда не смогла стать мне подругой.

Он посмотрел на часы.

– Вы знаете, мне надо вернуться к непосредственным обязанностям. А то мне не поставят зачет по практике.

– Извините меня, – встрепенулась Инна, убирая журнальную вырезку обратно в тумбочку. – Это я вас заболтала.

– Ну что вы! Слушайте, может быть, это нагло с моей стороны... Но моя смена заканчивается через полчаса. Здесь, за углом, есть приличное кафе, мы могли бы там поболтать.

Инна смутилась. Во-первых, она была убежденной сторонницей моногамных отношений и давно не ужинала с посторонними мужчинами. Видимо, аура ее недоступности была глухой, как Великая Китайская стена, потому что никто ее никуда и не приглашал. Во-вторых, она чувствовала себя уродливой толстухой, и сам факт, что кто-то мог клюнуть на ее расплывшиеся телеса, казался ирреальным. Может быть, скромный на вид студент Володя – извращенец? В-третьих, она сто лет уже не посещала учреждения общепита. Клиника, в которой Инна сгоняла жиры, не была закрытой. Она могла уходить, когда ей вздумается, правда, было необходимо отметиться в журнале дежурной медсестры, а по приходе посетить кабинет лечащего врача, который непонятно уж как, но всегда вычислял преступниц, выходивших на улицу главным образом для того, чтобы съесть что-нибудь запретное. Надо сказать, что Инна никогда не была в их числе. В-четвертых, Володя намного ее моложе, ему года двадцать два, не больше. В-пятых...

– О чем задумались? – Он поводил ладонью перед ее глазами. – Кажется, нам надо расставить точки над «i», Инна. У меня есть невеста, мы уже и документы подали. Я просто приглашаю вас в кафе, что тут такого?

– Вы правы. – Ей стало неловко. В самом деле, ей уже за тридцать, а она ведет себя как школьница, тайно строчащая любовные записки учителю физики и плачущая навзрыд, когда провожающий одноклассник осмеливается приобнять ее за талию. – Хорошо, пойдемте. Значит, через полчаса я вас жду?

– Лучше встретимся на выходе, – предложил он. – Кстати, можете не переодеваться. Это простое заведение, сойдут и джинсы.

– Хорошо, – с улыбкой пообещала Инна.

Разумеется, как только Володя покинул ее палату, она бросилась к шкафу, мучимая тревожной мыслью – что бы надеть. Она даже на минутку пожалела, что не взяла в клинику ничего нарядного, но потом решила, что это был бы идиотизм в высшей степени – явиться на подобие свидания при полном параде, в вечернем платье и дорогих туфлях. К тому же ни одно из любимых платьев не сходилось на ее раздавшейся спине. Нет, она должна выглядеть соблазнительно, но в то же время естественно.

В итоге Инна нацепила дорогущие выцветшие джинсы, которые выглядели как наряд хиппи-скитальца, несмотря на то, что стоили, как подержанный отечественный автомобиль, джинсовые полусапожки на шпильке и просторную белую футболку, которая скрадывала ее телеса и к тому же выгодно оттеняла посвежевшее лицо. Немного тонального крема, румяна, мазок розовой помады – и вот уже у нее не больничный, а очень даже светский вид. Она собрала светлые волосы в высокий хвост и хотела было спрятать их под бейсболку с надписью «ФБР», но потом решила, что нет смысла скрываться от воображаемых фанатов, все равно никто из них не признал бы ее в новом амплуа толстушки.

В ее палате не было зеркала. В последнее время Инна привыкла обходиться без него, довольствуясь крошечным прямоугольничком карманной пудреницы, в которой не помещались ее округлившиеся щеки.

Но перед тем как выйти на улицу, она зарулила в туалет для медперсонала; она знала, что там имелось зеркало в полный рост. Настроение у нее было приподнятое и, приближаясь к зеркалу, она приготовилась отнестись к увиденному с философским юмором. Ну сколько можно прятаться от самой себя? Да, она будет продолжать худеть (и похудеет!), но это же не значит, что надо трусливо скрываться от несуществующих врагов в четырех стенах, а на улицу выходить только в спортивных темных очках и панамке. Чего она боится? В самом худшем случае к ней всего лишь подойдет какая-нибудь бестактная идиотка или прыщеватый хам с язвительным комментарием: «Вы Инна из «Паприки»?! Ни за что бы вас не узнала, вы так поправились!» Как будто бы она и сама этого не знает.