Величайший рыцарь - Элизабет Чедвик

– Тебе надо поспать, – тихо сказала Клара.

Вильгельм тяжело вздохнул.

– Да, надо, но я не знаю, смогу ли, – он взял ее руку в свою и уставился на их сплетенные пальцы. – Это было ужасно, – признался Вильгельм. – Я был на всенощном бдении, всю ночь простоял рядом с Генрихом, как и все его рыцари, – у него сдавило горло. – Гробик оказался не больше, чем рака для хранения мощей. Королева… – он покачал головой. – Королева очень тяжело это переживает. Она спала, когда умер ребенок, и считает, что его смерть – частично ее вина.

Он скривился, вспоминая бледное, заплаканное лицо Маргариты.

– Сегодня утром я молилась за нее в церкви. И за ребенка, и за молодого короля, – сообщила Клара. – В церквях сегодня весь день звучал похоронный звон, – она приложила руку к собственному плоскому животу. – Я сожалею, что бесплодна, но иногда думаю, что это благословение. Легче оплакивать детей, которых у меня никогда не будет, чем видеть, как их забирают от тебя в час рождения.

Вильгельм лег на кровать, и она присоединилась к нему, хотя был день. Ожидая его возвращения, Клара сама несла бдение и устала; правда, ее усталость отличалась от того, что чувствовал Вильгельм.

– У них есть время родить других сыновей, – заметила Клара.

– Это Маргарите все время говорят ее служанки, а епископ Руанский сказал моему господину.

Вильгельм закрыл глаза, и тут же перед ними возник образ Генриха, пришедшего в ярость от слов епископа. Не из-за того, что они прозвучали так скоро после трагедии, а из-за того, что они являлись напоминанием о долге, исполнения которого Генрих предпочел бы избежать. Его с самого начала мало интересовала постель жены, и теперь он не видел смысла в совокуплении с ней, если в результате ребенок может погибнуть.

– Это имеет смысл, – сказал Вильгельм, не поднимая век. – Но пока об этом говорить не стоит. Самое лучшее, что я сейчас могу сделать для Генриха, – это отвезти его на следующий турнир и надеяться, что сражения прогонят грусть.

– А его жена?

Вильгельм обнял Клару и прижал ее к себе, ища утешения.

Думаю, ее вылечит время и доброе отношение к ней, но я не знаю, сколько ей будет отпущено и того, и другого.

Порт Виссант, Артуа,

февраль 1179 года

– Нет, я уверена, – качая головой, сказала Клара. Ее обычно теплый цвет лица исчез, и оно побледнело; она стояла рядом с Вильгельмом на причале и смотрела, как корабли, привязанные канатами, качаются на волнах, напоминая недавно пойманных диких лошадей. – Я поеду на край земли за тобой, но только если не придется путешествовать по воде.

Вильгельм понимал ее, потому что сам ненавидел морские путешествия, но она боялась гораздо больше него. До вчерашнего дня, когда двор молодого короля прибыл в Виссант, чтобы готовиться к переправе, Клара никогда не была на море. Вид серо-зеленой бескрайней воды, тянущейся к горизонту и встречающейся там с низкими облаками, привел ее в дикий ужас. Казалось, она чуть не лишилась рассудка.

Она будто не слышала его заверений в безопасности морских путешествий, частично потому, что он сам говорил без особого энтузиазма. Вильгельм сам боялся, а Клара просто не хотела слушать. И Англию она не хотела увидеть. По слухам, это была холодная страна с частыми туманами, в которой живут угрюмые и неприветливые крестьяне и суровые и мрачные аристократы, которые считают всех людей из Пуату мягкими, избалованными и склонными к ереси. Ее страх не уменьшался от того, что Вильгельм был англичанином, как и несколько других придворных молодого короля. Всегда встречаются исключения, да и большая часть жизни Вильгельма прошла вдали от родного острова. Кроме того, Клара боялась встречи с его семьей. В кругу участников турниров ее принимали и уважали, как любовницу лучшего рыцаря на поле. Но в Англии турниры не проводились, не было блеска и гламура, и свободно не принимали ни любовниц, ни трубадуров, ни танцовщиц. Клару не успокоило и то, что у старшего брата Вильгельма есть любовница и незаконнорожденный сын. Она была непреклонна в своем решении.

– Я не могу, – повторяла она с содроганием, глядя на зеленые волны с белой пеной, ударяющиеся о стены гавани.

Вильгельм в отчаянии вздохнул, грубо притянул ее к себе и обнял.

– Я никогда не заставлю своего коня прыгать через изгородь, которая для него слишком высока, – сказал он ей. – И я не буду давить на тебя.

Она сморгнула слезы. Глаза резало от холода и соленого ветра.

– Просто не торопись с поиском нового коня, пока будешь в Англии, – сказала она, робко смеясь. – Того, который может выше прыгнуть.

Вильгельм поцеловал ее.

– Я сомневаюсь, что такое животное существует, – сказал он.

Матросы продолжали грузить на суда королевский багаж. Маргарита со служанками прошли на борт шнеки. На фоне серого дня их платья напоминали крылья бабочек. Рождение и смерть сына в младенчестве изменили молодую королеву. Пухленькая девочка с широко раскрытыми глазами, непосредственная, всегда готовая улыбаться, исчезла. Теперь в Маргарите появились серьезность и осторожность, словно она защищала себя от того, что предлагал ей мир. Она будто прикидывала, сколько придется заплатить.

У них с Генрихом были разные спальни, хотя ради выполнения долга, пока Маргарита снова не забеременела, они спали вместе в те дни, когда церковью не запрещались половые сношения. В Великий пост они с Генрихом спали по отдельности. Вильгельм видел, что она обхватила себя руками под подбитым мехом плащом, стараясь согреться. Он знал, что Маргарита ненавидит морские путешествия, но она всегда стойко переносила их.

Генрих появился вскоре после жены с красным от вина лицом. Он пил, готовясь к путешествию, и теперь пребывал в возбужденном состоянии. Шестьдесят лет назад наследник престола утонул во время морского путешествия через проливы, но Генрих считал, что смерть уже взяла свое в его семье и поэтому он сам находится в безопасности. Молодой король помолился перед посадкой, но, вообще-то, он жил одним днем и не думал о том, что его ждет.

Пока гребцы выводили корабль из гавани, Вильгельм смотрел, как фигурка Клары уменьшается, а потом исчезла совсем. Он вздохнул и отвернулся от берега.

– Три года! – держась одной рукой за мачту, произнес Генрих. – Я не видел отца три года. – Его гримаса объяснялась не только пронизывающим морским ветром. – Говорят, в разлуке любовь усиливается, но я сомневаюсь, что его отношение ко мне потеплело.

– А ваше, сир? – спросил Вильгельм.

Генрих резко выдохнул.

– Если я изменю отношение к нему, он посчитает это слабостью. Но, с другой стороны, он не особо высокого мнения о Ричарде. А Ричарда никто не может обвинить в мягкотелости. Ладно, мы туда ненадолго. Как только снова начнутся турниры, мы вернемся в Нормандию. – Он передернул плечами. – В Англии всегда сыро, и лето наступает поздно. В Анжу уже цветут деревья, а в Лондоне еще снег лежит на земле.