Money. Неофициальная биография денег - Феликс Мартин

Джон Ло, опередивший экономическую мысль на несколько веков

Но подобные оценки слишком поверхностны. Система Ло была экспериментом, попыткой обуздать силу денег и в этом смысле имеет большое историческое значение. Ее можно рассматривать как архетипический пример третьей общей стратегии того, как можно использовать преимущества денежного общества и при этом избежать его недостатков. Спартанская и советская стратегии строились на недоверии к деньгам и стремились ограничить или отменить их использование. Джон Ло, напротив, верил, что самое ценное свойство денег – их способность стимулировать амбиции и предпринимательство. Скепсис шотландца вызывала другая сторона заложенного в деньгах потенциала, а именно возможность совмещать социальную мобильность с безопасностью и стабильностью, которые обеспечивались фиксированными финансовыми обязательствами. Стратегия Ло заключалась не в том, чтобы ограничить применение идеи универсальной экономической ценности, а в том, чтобы сделать ее стандарт гибким. Вся его система по существу сводилась к новому финансовому соглашению, в рамках которого риски, связанные с противоречивой природой денег, берут на себя все пользователи и делают это осознанно и добровольно. В этом состояло одно из отличий новой системы от старой, маскировавшей эти риски обещаниями правителя заплатить – чаще всего невыполнимыми.

Осуществив слияние государственного «холдинга» с государственным же банком, Ло сделал явным то, что в децентрализованной системе денег и финансов оставалось скрытым. Все доходы и все богатство в конечном итоге порождаются реальной экономикой, – а деньги являются выражением притязаний на долю в этом богатстве. Однако подобные доходы нестабильны, поскольку мир сам по себе нестабилен – поэтому нестабильны и притязания на них. Проще всего признать этот факт и трансформировать фиксированные финансовые претензии, которые обычно используются в качестве денег и известны как долг, в вариативные претензии, то есть акции без фиксированного дивиденда. Для проведения такой операции необходимо было нечто, чего не было ни в Голландии, ни в Англии и чего с тех пор на планете больше не появлялось, – корпорация, которой принадлежат все активы государства, включая право на сбор налогов; корпорация, акциями которой могут владеть граждане страны. Разумеется, эти «акции-деньги» менее надежны, чем обычные деньги, так как их стоимость может упасть – собственно, именно это и испытали на себе инвесторы «системы Ло» в 1720 году. С другой стороны, подобные деньги обеспечивают гораздо бóльшую мобильность. Для тех, кому подобная прозрачность была не по душе, существовал и облегченный вариант – банкноты, выпущенные Королевским банком. Они имели фиксированную стоимость, выраженную в стандартных денежных единицах. Однако сам стандарт отныне стал гибким и определялся королевским советом, в соответствии с экономическими и фискальными соображениями. Иными словами, единственная разница заключалась в том, что стоимость банкнот определял не рынок, а суверен.

«Система Ло» отличалась хитроумием и изобретательностью и на несколько веков опередила экономическую мысль. Через две с половиной сотни лет, в 1973 году, когда международный золотой стандарт обмена наконец рухнул, мир признал именно фиатные денежные стандарты. И тем не менее проект Ло провалился. В чем был его изъян? Разумеется, у Ло хватало и привходящих проблем, усугубивших ситуацию. Он переоценил собственные способности и недооценил своих оппонентов, которых его система оставила не у дел. Ло попытался добиться слишком многого за слишком короткий промежуток времени. Сама идея предложить инвесторам государственные акции, а не фрагменты государственного долга, была настолько передовой, что с тех пор ее больше никто ни разу не пытался реализовать. Однако, помимо указанных, у предложенной шотландцем модели имелся еще один, гораздо более весомый недостаток. Справиться с ним сумел другой забытый гений денежной политики – как ни парадоксально, сделал он это больше чем за две тысячи лет до появления на свет самого Джона Ло.

Реакция Спарты на изобретение денег была однозначной, но далеко не единственной в древнегреческом мире. Многие древнегреческие полисы с энтузиазмом взялись за внедрение денег, несмотря на дружный хор скептиков, напоминавших об их многочисленных недостатках. Подобная открытость, отмечал Аристотель, свойственна в первую очередь демократическим городам-государствам, где «все получают вознаграждение: народное собрание, суд, должностные лица». Наиболее показателен пример Афин: к V веку до н. э. они превратились в монетарное общество, внутри которого практически каждый аспект общественной жизни регулировался при помощи денег. Поразительным образом афинские граждане – вопреки скепсису своих поэтов, философов и драматургов – сумели обратить новое и потенциально опасное изобретение себе на пользу. Во многом это произошло благодаря одному из величайших философов, поэтов и политиков эпохи, расцвет деятельности которого пришелся, как это ни удивительно, на период первого в Афинах финансового кризиса.

В Афинах конца VII века до н. э. распространение денег оставалось общественной проблемой номер один. До недавнего времени полис был организован в традиционном духе – немногочисленный класс аристократов владел землей и сдавал ее в аренду издольщикам в обмен на часть урожая. Поскольку армия формировалась из аристократии, то между ней и крестьянством существовал негласный договор о взаимопомощи. Однако в монетарном обществе с его потенциалом социальной мобильности крестьяне, которых теперь в случае необходимости принуждали вступать в войско, выражали недовольство необходимостью выплачивать аристократии традиционную ренту. Но и землевладельцы перестали рассматривать свои угодья как наследственное достояние, требующее заботы, и стали воспринимать их как потенциальный источник дохода. Деньги самим фактом своего существования разрывали на части ткань общества. «Уступая корысти, объятые силой безумья, / Граждане сами не прочь город великий сгубить»[14], – сокрушался Солон.

Более благоприятные условия для возникновения финансового кризиса трудно себе представить. Класс аристократов-кредиторов стремился увеличить свои прибыли и сталкивался с растущим противостоянием со стороны клиентов-простолюдинов. Конфликтов становилось все больше, однако норм, регулирующих имущественные и договорные права, не существовало – вместо них действовали только устаревающие на глазах традиционные запреты и обычаи. Не существовало и формальной регистрации собственности, если не считать стертых от времени камней, обозначавших границы владений. Переход от традиционного общества к монетарному провоцировал классовую войну, подстегиваемую долговым кризисом, причины которого грекам были очевидны: финансовые обязательства не могут полностью заменить собой обязательства социальные, а бесконтрольная свобода, обещанная деньгами, оборачивается разрушительной изоляцией. «Кривдой полны и владыки народа, и им уготован / Жребий – снести много бед за своеволье свое. / Им непривычно спесивость обуздывать…» – предупреждает Солон. Для разрядки ситуации требовалось принятие срочных мер.