Волонтер - Павел Астахов

– Подай!.. – буркнул он, не уточняя, о чем говорит.

Ремезов мгновенно все понял и протянул ему белый махровый халат, висевший у двери.

Коробов тяжело плюхнулся на кожаный диван.

– Если этот докторишка ляпнет что-то про ваши дела, я собственноручно закопаю тебя живьем, Миша, – сказал он совершенно спокойно, ухватился толстыми пальцами за стакан со свежевыжатым апельсиновым соком, сделал долгий глоток. – Ты меня понял?

– Да.

– Сока не хочешь?

Ремезов замотал головой. Коробов сделал еще один глоток, и черты его лица разгладились.

– Кого ты подбираешь? Каким образом? – мягко полюбопытствовал он.

Густая янтарная жидкость подействовала на него как успокоительное.

– Этому дурачку на драндулете в тире из воздушки стрелять надо! Тоже мне, киллер нашелся!

– Виктор Анатольевич…

– Накажешь этого дилетанта на мопеде. Обязательно закрой вопрос с врачом! Мне эта тема уже поперек горла стоит. – Коробов провел ребром ладони по своей массивной шее, на которой висел серебряный крестик.

– Сегодня-завтра все будет сделано, – заявил Ремезов.

– А не облажаешься? – с прищуром спросил Виктор Анатольевич. – Смотри, у тебя последний шанс реабилитироваться.

– Я все понял.

– Ладно. Что дальше?

– Та девчонка… Алла Одинцова.

Коробов скривил физиономию, словно испытывая сильную зубную боль.

– Ну?..

– Она лазила в архив, начала опрашивать других волонтеров, мол, что да как. Виктор Анатольевич, тут к гадалке не ходи, она на Павлова работает. Ее тоже убрать нужно.

– Убрать… – задумчиво повторил Коробов.

Он вспомнил последний разговор с девушкой, ее пылающие глаза, точеную фигурку, нежные черты лица и внезапно испытал сильное возбуждение.

Виктор Анатольевич допил сок, с гулким стуком поставил стакан на дубовый стол и заявил:

– Миша, послушать тебя, так за малейший косяк человека сразу валить надо. Это же тебе не котят в унитазе топить.

– Я животных больше людей люблю, – сказал Ремезов и хмыкнул. – Человек – самое гнусное существо на этой земле.

– С удовольствием пофилософствовал бы с тобой, дружище, но у меня нет на это времени.

– Так как быть с Одинцовой? А если за ней все остальные разнюхивать начнут? – не отступал Михаил.

– Аллочка очень тонкая натура. Я не учел этого, – был вынужден признать Коробов. – Девчонка очень быстро привязывалась к своим калекам. Кто мог знать, что она начнет копать про них? Ладно. Короче, в эту тему ты не лезь, Миша. С ней я разберусь самолично.

– Виктор…

– Все! – рявкнул Коробов. – Что с адвокатом?

– Да все лазит где-то, – равнодушно сообщил Ремезов. – Как таракан, ей-богу. Вы не волнуйтесь, Виктор Анатольевич. От него все равно толку никакого. Напишет пару бумажек да в полицию понесет. Ими все равно потом разве что подтереться можно будет.

– Где он сейчас, кстати? – словно между прочим спросил Коробов. – По каким дырам, как ты говоришь, лазит этот наш неугомонный Павлов? Ты же обещал мне, что он будет под постоянным контролем, не так ли?

Ремезов растерянно молчал. Он был уверен в том, что Осипов мертв, поэтому уже считал этого не в меру любопытного адвоката не самым опасным игроком. Что этот крючкотвор сможет доказать, когда этого несчастного докторишки не станет? Но Осипов еще жив, и рисковать нельзя.

– Я решил пока повременить с наблюдением, – выдавил он. – Этот Павлов не представляет никакой опасности. Дело по пропавшему мальчишке скоро приостановят…

– Ты слишком самонадеян, Миша, – в голосе Коробова прозвучала отеческая интонация. – Я уже начинаю жалеть, что вытащил тебя из крутой каши двадцать лет назад. Надо было дать тебе сесть. Ты как раз сейчас вышел бы на волю. У тебя было бы время подумать над своим поведением, проанализировать поступки…

К лицу Ремезова прилила краска.

– Не надо так шутить, Виктор Анатольевич, – сказал Михаил.

Он вежливо улыбнулся, но в его глазах бушевала дикая, первобытная ярость.

– А что ты сделаешь, Миша? – спросил Коробов, подавшись вперед. – Дашь мне по морде? Уволишься из своей поганой клиники? Так вали на здоровье, я себе другую контору подберу. У меня на примете уже есть две штуки. Там ребята сговорчивые. А с тобой, смотрю, одни проблемы!

На скулах Ремезова заиграли желваки. Он снял очки, откашлялся и начал тщательно протирать линзы.

– Я могу идти? – ровно спросил Михаил.

– Да, а на будущее запомни вот что. Мне не нравится, что клиенты твоей больницы шляются по этажам и почем зря бьют морды охране. К примеру, этот мальчонка-сердечник. Я навел справки. Это ж как надо умудриться, восемнадцатилетний щенок троих выключил да еще врачиху с санитаром запер в камере! А мог ведь в заложники бабу эту взять, что тогда?

Ремезов шумно сглотнул.

– Дай команду, чтобы доноров накачивали нейролептиками и прочими препаратами. Они должны быть как овощи, смирными мешками для хранения органов, а не взбесившимися жеребцами, которых тянет на подвиги. Главное, чтобы начинка этих мешков от уколов не пострадала. Я внятно изъясняюсь, Миша?

– Более чем, – проворчал Ремезов.

Коробов махнул рукой, и тот, не попрощавшись, покинул сауну.

Высокий мужчина, облаченный в халат цвета морской волны и такую же шапочку, неторопливо вышел из туалета и уверенно зашагал по коридору. Каждое его движение отдавалось гулким эхом. Стояла глубокая ночь, и на этаже было пустынно как никогда.

Разве что на небольшой лавочке, стоявшей возле входа во второе реанимационное отделение, притулился старшина полиции. Человек в халате сморщился. Страж порядка клевал носом, на его коленях был разложен порядком измятый «Московский комсомолец». Укороченный «калаш» болтался на его плече, как пакет с картошкой. Ремень автомата зацепился за погон и вот-вот готов был сорваться с него.

Врач знал, что тут делает этот молодой парень в форме. Он охранял странного мужика, которого кто-то изрешетил пулями чуть ли не в самом центре Москвы. Бедняга попал в эту больницу сегодня днем.

Врач достал из кармана пластиковую карту и уже протянул руку, чтобы прислонить ее к считывающему устройству, как полицейский поднял голову.

– Вы куда? – слегка охрипшим спросонья голосом спросил он, поправив автомат.

– Что значит «куда»? – раздраженно отреагировал доктор. – Я врач!

Полицейский поднялся на ноги. Газета с тихим шелестом спланировала с его коленок на керамическую плитку не первой свежести.

– Я вас не видел сегодня.