Марина - Карлос Руис Сафон

– О чем? – спросил я.

– О ком. О Марии, нашей с Михаилом дочери.

Мы с Мариной переглянулись. Я сразу вспомнил, как Шелли не отдал фотографию, которую мы ему показали, а потом сжег ее. Девочка с этой фотографии и была маленькая Мария.

Мы лишили Михаила этой фотографии, его единственного воспоминания о дочке, которую он так и не увидел воочию.

– Шелли воспитал девочку как свою дочь, но она всегда что-то интуитивно подозревала, не верила, что мать ее умерла в родах. Шелли не умел лгать. А потом Мария нашла в кабинете доктора дневники Михаила и многое поняла в истории своего появления на свет. Марии, по несчастью, передалось сумасшествие отца. Помню, когда я сказала мужу о своей беременности, он странно улыбнулся. Я потом часто, сама не зная почему, с тревогой вспоминала эту его улыбку. Лишь много позднее, через годы, я прочла в дневниках Михаила, что черная подземная бабочка питается собственным потомством: перед смертью она откладывает яйца внутрь куколки собственного вида, и развившиеся там гусеницы пожирают готовую вылупиться бабочку… В тот день, когда вы видели меня на кладбище, Мария нашла то, что искала годами, с тех самых пор, как прочла дневники Михаила: сыворотку. Тот флакон, что спрятал Шелли… И вот через тридцать лет Михаил вновь ожил с помощью Марии. Он словно питался ею с тех пор – ища и находя новые тела, вновь и вновь возрождаясь, копя силы, создавая свои подобия…

Вздрогнув, я припомнил ночь, пережитую в тоннеле.

– Когда я поняла, что происходит, я решила предупредить Сентиса. Ему первому грозила страшная смерть, – продолжала старая дама. – Прости, Оскар, но я использовала тебя тогда на вокзале, передав тебе открытку. Я была уверена, что, встретившись с Сентисом, ты внушишь ему страх и он сумеет защититься. Я очередной раз переоценила старого негодяя… Он, видите ли, решил пойти на встречу с Михаилом и уничтожить его… Погиб не только сам, но и Флориана потащил за собой. Луис был на кладбище в Сарья и убедился, что могила пуста. Поначалу мы думали, что это Шелли предал нас. Думали, это он ходит в оранжерею, конструирует новых зомби, один страшнее другого… Может, думали мы, он не хочет умирать, ищет ответы на загадки, которые не успел найти Михаил… С Шелли никогда ведь ничего не бывает ясно до конца. А когда мы поняли, что он просто защищает Марию, которую полюбил как дочь, было уже поздно… Теперь мы ждем, чтобы Михаил пришел сюда.

– Почему именно сюда? – спросила Марина.

Старая дама молча расстегнула две верхние пуговицы своей блузы и вытащила висевший на шее на цепочке прозрачный флакон с изумрудного цвета жидкостью.

– Вот за этим, – ответила она.

Он поднесла флакон к глазам и рассматривала его на просвет, когда я услышал этот звук. Марина тоже услышала, я видел по лицу. Что-то тяжелое скребло по куполу театра извне.

– Они здесь, – мрачно сказал Луис Кларет.

Без единого знака удивления или беспокойства Ева Иринова спрятала на груди флакон с сывороткой. Кларет точными, скупыми движениями готовил револьвер к бою. Блеснули серебряные пули.

– Сейчас вы немедленно уйдете, – приказала Ева. – Сумели узнать правду – ну что ж, быть может, сумеете и забыть ее. – Голос из-под вуали звучал ровно, глухо.

Я спрашивал себя, что она хочет этим сказать. Так или иначе, я ответил:

– Дальше нас это не пойдет. Не беспокойтесь.

– Я знаю, как далеко это обычно уходит, – сухо ответила Ева. – Все, быстро, быстро уходите.

Кларет знаком позвал нас за собой, и мы вышли из театральной уборной в зал. Сквозь застекленный купол на сцену падал, серебрясь в пыльном воздухе, косой лунный луч. А наверху, по ту сторону, по стеклу ползли угловатые тени, резко искажаясь при движении, словно в гротескном танце. Михаил Колвеник и его войско зомби. Их было не менее дюжины.

– Господи помилуй, – прошептала Марина, придвигаясь ко мне.

Кларет тоже глядел на них, и я впервые заметил на его лице страх. Вот одна из черных фигур обрушила на стекло резкий удар. Кларет взвел курок и прицелился. Тень била все неистовей, и было понятно, что через пару секунд стекло поддастся.

– Под сценой и партером идет коридор нулевого этажа, прямо в вестибюль, – быстро проговорил Кларет, продолжая прицеливаться. Найдете под главной лестницей маленькую боковую дверь, а там уже пожарный выход наружу…

– Может, быстрее через вашу квартиру, как пришли?

– Нет, они уже там…

Марина, все сильнее сжимавшая мне локоть, потянула меня прочь.

– Скорее, Оскар, Кларет знает лучше.

Я взглянул на Луиса. Теперь его лицо было холодно и спокойно. Лицо человека, который знает о своей близкой гибели и смотрит ей в лицо. В ту же секунду стекло с оглушительным треском полетело вниз, а вслед за ним, в чудовищном прыжке, на сцену театра с воем ринулось существо, похожее на волка. Кларет метким выстрелом раздробил ему голову, но сверху уже падали, еще и еще, угловатые черные тени. В центре купола стоял тот, кто распоряжался их движением. Колвеник.

Мы с Мариной прыгнули в оркестровую яму и, следуя указаниям Кларета, побежали по коридору под партером, а тот прикрывал нас огнем. Позади послышался еще один оглушительный выстрел. Перед тем как спуститься, я последний раз оглянулся на сцену: там Кларет боролся с существом в лохмотьях, залитых кровью, которая хлестала у него из дымящейся раны на груди. Кларет уступал. Кровавое порождение уже ринулось на нас, когда я захлопнул перед ним маленькую дверь и толкнул Марину к выходу.

– Что там с Кларетом? – спросила она, дрожа.

– Не знаю, – соврал я, – бежим!

Тоннель, идущий под театром, оказался узкой щелью метра в полтора высотой, приходилось пригибаться на бегу, стены больно обдирали нам локти. Выстрелы не прекращались, и я спрашивал себя, сколько пуль осталось у Кларета, и сколько ему будет дано продержаться против их своры. Мы еще не дошли до конца тоннеля, когда услышали позади топот. И тут сверху открылся проем, в глаза ударил резкий свет, и прямо нам на головы упало что-то тяжелое. Кларет. Еще дымился револьвер, намертво зажатый в руке, и такими же мертвыми были его навсегда уже спокойные глаза. На теле не было ран, но в нем было что-то странное. Марина вдруг застонала, и я понял, что именно: ему свернули голову так, что лицо глядело вверх, а тело лежало на животе. Шок заставил нас на какие-то секунды замереть, и, пока черная бабочка не села на останки вернейшего из друзей Михаила Колвеника, я не замечал его присутствия, но он был здесь. Ступая по остаткам деревянного люка, упавшего с потолка тоннеля, и по телу Кларета, он прыгнул на Марину, схватил ее за горло и утащил в темноту, прежде чем я успел пошевелиться. Но я смог выкрикнуть его имя. И он, уходя, ответил. Мне не забыть этот голос до самой смерти.

– Хочешь получить свою подругу не в нарезке, а одним куском – делай, что скажу. Неси сыворотку.

Еще несколько секунд я выходил из шока, потом ярость и смертельная тоска помогли мне опомниться, и я стал бешено рвать револьвер из руки Кларета. Хватка была поистине мертвой. Отгибая палец за пальцем, я добился своего, но, проверив барабан, вскрикнул: тот был пуст. Я стал лихорадочно искать запас пуль в одежде Луиса и нашел: вторая закладка, шесть штук, была у него во внутреннем кармане. Серебряные пули с позолоченным кончиком. Доблестный Кларет не успел перезарядить револьвер. То, во что превратился его лучший друг, которому Кларет был так верен, успело свернуть ему шею раньше. Может быть, он просто не смог выстрелить, по-прежнему видя в Михаиле прежнего, дорогого ему человека? Какая теперь разница.