Другая Элис - Элис Петерсон

Мне хотелось попробовать, но двигаться надо было осторожно, чтобы не сместилось бедро. Наконец я увидела шрам; он выглядел аккуратным и здоровым и был совсем не воспаленным и красным, как я вообразила. Но нога была все еще распухшая и словно чужая, я не чувствовала ее. Я пыталась пошевелиться. Голос в голове говорил: «Даже не пробуй. Это слишком больно».

– Ничего не получается. Я не могу, – разочарованно сказала я.

– Ладно, попробуем завтра, дадим вашей ноге полные пять дней, – согласилась Кейт, помогая мне снова лечь.

– Мне кажется, я никогда не смогу двигаться. Я боюсь, что-нибудь будет не так.

Меня навестила Софи, загорелая и хорошенькая. В бледно-голубых джинсах и белой рубашке, на ее тонкой талии был завязан розовый кардиган. Над лбом красовались темные очки в черепаховой оправе, не давая темным волосам падать на глаза. Она рассмеялась при виде старинного веера, который мне купили мама и Элен, и сказала, что он может расплавить всю больницу.

– Эли, я понимаю, что не страдаю от боли, как ты. Мне даже трудно представить, какая она. – Она закусила обветренную нижнюю губу. – Но у меня такое чувство, словно у меня тоже была операция. Во вторник я не могла ни на чем сосредоточиться, потому что все время думала о тебе. – Я заметила слезы на ее глазах. Я никогда не видела плачущую Софи, это я всегда рыдала на ее плече. Она наклонилась над сумкой. – Я принесла тебе мармеладки. И вот это. – Она протянула мне кассету.

– Лучшие танцевальные хиты. – Я удивленно подняла брови. – Пожалуй, если я и буду еще танцевать, то только на костылях.

– Танцуй по комнате, но это для того времени, когда ты снова встанешь на ноги.

Когда Софи уехала, я пожалела: как досадно, что я не могу поехать с ней вместе. Был приятный летний вечер. Как мне хотелось бы посидеть на улице с друзьями да за бокалом вина. Я думала обо всем, что она говорила. О тех же чувствах, что и мои родители. Они тоже говорили, что им больно видеть, как я страдаю, а мама с Элен были готовы лечь на операционный стол рядом со мной, когда мне оперировали бедро. То же самое и с Софи. Мы вместе боролись с моей болезнью; она вела меня через все преграды и колючие заросли, иногда мы ненадолго теряли друг друга из виду, но всегда были вместе.

На следующий день меня навестил Себ с друзьями. Он принес земляничное пирожное со взбитыми сливками. Мы с ним снова стали добрыми друзьями, преодолев возникшую ненадолго скованность. Но я все равно испытывала неловкость, разговаривая с такими посетителями в белой вышитой ночной сорочке и белых чулках. Я жалела, что не могла посмотреть в зеркало, причесать спутанные волосы и чуть подкраситься. Они всю ночь тусовались в ночных клубах и были слегка чумовые. Один рассказал мне, что впервые купил планшет, другой хвастался, что у него классная девчонка. Я отчаянно пыталась придумать и сказать что-нибудь интересное. Надо было не отставать от них, быть крутой. Я рассказала им про морфий.

– А нам не достанешь дозу? – засмеялся кто-то из ребят.

В ту ночь мне опять не спалось, и я решила посмотреть телевизор. Показывали фильм ужасов. Дежурный доктор пришел ко мне и смотрел вместе со мной. Мне он нравился, но я подумала, взглянув на ходунки и утку, что вряд ли это место для романа.

На пятый день наступил волнующий момент – я перебралась из кровати в кресло. Никогда не думала, что это так восхитительно. Боль уменьшилась, хотя в ноге по-прежнему оставались странные ощущения, словно она была чужая. Как чудесно было сидеть, а не лежать на противных, липких простынях.

Я снова училась ходить, и это было странно.

– Правая нога вперед, потом левая, – инструктировала меня Кейт.

– Я не могу, больно.

– Давай-давай, можешь.

С этими серыми ходунками я еще больше чувствовала себя бабушкой. Надо было встряхнуться. Я решила придумать дизайн молодежных палочек и ходунков – с забавными рисунками и яркой раскраской. Они могут даже стать модными аксессуарами.

Я нерешительно поставила на пол левую ногу, затем правую. Шагнула.

– Теперь хотя бы ничего не трещит и не хрустит, – сказала я Кейт. Невероятно. Тишина. Я могу беззвучно скользить, как на коньках.

Меня перевели в смешанное отделение. Я сидела напротив старушки с седыми волосами и синяками на лице. Она все время злилась и орала на сиделок. Я улыбнулась ей, но она грустно посмотрела на меня, но так и не улыбнулась в ответ. На соседней койке лежал мальчишка. Его укусила собака, рана была ужасная.

По другую сторону от меня лежал мужчина в розовой футболке и шелковых боксерских трусах; он все время говорил по телефону.

– Ягодка моя, доктор говорит, что мне нельзя, повторяю, нельзя возвращаться к работе еще по крайней мере шесть недель. Как ты думаешь, ты справишься, кисонька? – жеманно ворковал он. Потом прикрыл ладонью микрофон, а другой рукой сердито шмякнул тарелку с кашей на тележку с завтраками. – Я просил пшеничные хлопья, а не эти, – зарычал он на многострадальную сиделку. – Я должен слушаться его, кисонька, – снова проворковал он. А поговорив по телефону, уставился на меня. – Ты что-то слишком молода для операции на бедре, – высказался он. – Я догадался! Ты просто сачкуешь, хочешь каникулы себе устроить, – и захохотал. Ужасно противный тип, и я сказала маме, чтобы она подошла и двинула ему по яйцам.

Мужчина, лежавший в конце палаты, сломал ногу, упав с балкона отеля во время медового месяца. Он утверждал, что просто потерял равновесие и опрокинулся, но я подозревала, что он был либо пьян, либо подрался со своей могучей невестой, которая в гневе и толкнула его… так что их медовый месяц закончился.

– А ты как думаешь? – шепнула я маме, встряхивая кубики. Мы играли в «Боггл»[17] и составляли слова из случайно выпавших на игральных кубиках букв.

– Может, он наркоман и подумал, что умеет летать, – предположила она. – Ладно, пора. Я ставлю таймер. – Хватит писать, Элис. Я вообще не вижу ни одного слова. Боже, а слова из двух букв годятся?

Каждый день был для меня более удачным, чем предыдущий, и на восьмой день я готова была к костылям. Я начинала мало-помалу снова чувствовать свою ногу. Мне не терпелось пойти. Чем раньше я докажу себе, что могу ходить, тем скорее смогу покинуть больницу. Одно это было достаточным стимулом.

– Глядите, Кейт, я почти не опираюсь на костыли. – Мама с энтузиазмом хлопала в ладоши и танцевала возле меня, а я возвращалась к койке. Это был девятый день. Я рухнула в кресло и смеялась до колик. Старушка с синяками по-прежнему таращила на меня глаза, но теперь я заметила в ее глазах легкий интерес.

– Завтра мы с тобой попробуем ходить по лестнице. Если у тебя получится и это, значит, тебя можно выписывать, – сообщила Кейт.

На десятый день я получила букет подсолнухов от Софи, Мэтью, Маркуса и Ребекки. Цветы всегда поднимают настроение, но меня и так переполняла радость. Меня обещали отпустить домой. Еще я умирала, хотела выкурить сигарету. Должны отпустить…