Белые Волки Перуна - Сергей Шведов

- Изничтожу до смерти, шкуру спущу?

А потом из других уст прозвучало твёрдое слово:

- Хватит.

И это слово было достаточно весомым для того, чтобы витени Блудовых прихвостней перестали взлетать над Вилюгиной спиной.

- Не та вина, чтобы забивать до смерти, - сказал Ладомир, спокойно глядя на боярина Блуда.

А Бакуня ощерил свои редкие зубы и рассыпался дребезжащим смешком:

- Пусть живет мечник. А князю Ярополку никто уже помочь не в силах, ни человек, ни бог.

Для Владимира нурманской ропот не явился неожиданностью - ждали они богатой добычи от разорения Киева, а всё закончилось миром да ладом. Ярл Скат в глаза князю не говорил ничего, но его дружинники поругивали Владимира уже открыто, упрекая в слабости. Хуже всего, что к словам нурманов стала прислушиваться и старшина чудская, и старшина кривецкая, и старшина новгородская, не говоря уже о простых ратниках, которые то и дело задирали киевлян. Откровенных грабежей пока не было, но к этому шло - войско не может долго пребывать в бездействии, не понимая целей своего князя. А положение Владимира было хлипким, то ли сел на великий стол, то ли не сел. Чтобы стать Великим князем, мало меды хлебать в чужом тереме. Если старшина ропщет, то, значит, не боится, чувствует зависимость князя. И Владимир действительно зависим от войска, которое внесло его в киевские ворота на щитах. И от киевской старшины он тоже зависим, она открыла ему ворота, а могла и не открыть. Чем дольше будет тянуться противостояние Владимира с Ярополком, тем больше будет его зависимость и от ближних бояр, и от простых мечников.

А сейчас у Владимира нет прав даже на Ярополкову ложницу, и по-прежнему спит там чужой женой белотелая Всеслава, в окружении мамок и нянек, как напоминание о том, что даже в киевском Детинце новый Великий князь не во всём хозяин. А если не хозяин, то, может, и не Великий князь?

От этих мыслей Владимиру стало жарко. Поднялся он с пуховиков и долго пил из серебряной ендовы фряжское вино. Пил так долго и жадно, что пролилось вино на белое полотно рубахи красными пятнами. Пятна эти на кровь похожи, но только похожи, потому что пролить вино много проще. Особенно человеку слабому.

- Шолох, - крикнул Владимир, - зажги светильник.

За дверью ложницы зашевелились, и взлохмаченная голова появилась в проёме, слабо подсвеченная снизу чадящим огоньком.

- Проводи меня к жёнке, - глухо сказал Владимир. - К Всеславе.

Шолох только затылок почесал в растерянности. Пятеро его товарищей, ближних княжьих мечников, зашевелились в полумраке прихожей, продирая слипшиеся глаза. Никто так и не понял, с чего это князю вздумалось колобродить среди ночи.

- Пойдете со мной, - приказал Владимир. - Все.

Шолох в ответ на недоумевающие взгляды товарищей только руками развел. Так и пошли по теремным переходам растерянной толпой вслед за широко шагающим князем. По пути ещё кто-то пристал из мечников, но на их вопросы никто даже рта не раскрыл.

В покоях Всеславы всполошились старые вороны. Так и замелькали в полумраке перед Владимировыми глазами седые патлы. Закричали мамки-няньки, запричитали, замахали руками.

- Тихо, - только и выдохнул в их сторону Владимир.

А дальше постарались мечники - отпихнули от князя наиболее рьяных, раскидали по углам непонятливых, освобождая проход к ложнице. А дверь в ту ложницу Владимир открыл сам.

Ни крика, ни протеста из темноты не последовало, хотя Владимир знал точно - не спит. По дыханию определил - слишком уж часто дышала Всеслава для спящей спокойным и крепким сном женщины.

Мечники как шли гурьбой, так и стали вокруг ложа вперемешку с мамками и няньками. А Всеслава даже глаз не открыла, пока Владимир срывал с неё рубашку, так с закрытыми глазами и приняла удобную позу, бесстыдно забелев в полутьме ягодицами. Никто на старания князя не промолвил ни слова, смотрели только да слушали, как тоненько скулит от мужских ласк покладистая Всеслава.

- Это теперь моя жена, - сказал Владимир, оборачиваясь к видокам. - А не Ярополкова.

И никто ему не возразил, промолчала даже Всеслава, продолжавшая стыть в той же позе.

- Шолох, - громко приказал Владимир, - поставь светильник и уходи.

Ушёл не только Шолох, ушли и все остальные, тихонько прикрыв за собой двери ложницы. Всё, что им нужно было увидеть, они увидели и расскажут теперь о торжестве Владимира над Ярополком всему Детинцу и всему Киеву. От живого мужа Владимир взял под себя Всеславу, не испугавшись его гнева, а значит не быть между братьями миру, а быть чему-то другому, кровавому и страшному.

Князь Ярополк выступил из Родни по утру, к огромному облегчению и горожан, и боярина Блуда. Ехал князь бледной немочью на вороном коне, и глаза его безжизненно смотрели в пространство. У родненцев слова благодарности застряли в горле, а потому и не издали они ни звука вслед отъезжающему в небытие человеку. Ладомир с Бакуней открыто присоединились к боярину Блуду, не встретив отпора со стороны княжьих мечников. Разве что ближник Ярополка Одинец царапнул по чужим лицам жёлтым глазом.

Ярополку киевская дорога неожиданно принесла облегчение и даже надежда затеплилась в груди. Надежда на то, что всё еще может измениться для человека не старого и не безнадежно больного. Быть может, не только Даджбогова кара давит на плечи Ярополка, но и собственное безволие, нежелание хоть что-то поправить в искривившейся судьбе. Есть же у него возможность сговориться с Владимиром о Туровском княжестве, а потом взять с собой Всеславу с нерождённым чадом и попытаться именно там, вдали от Киева, наладить новую жизнь.

Сам Ярополк не станет более спорить о киевском столе, но у его сына на этот стол будут все права после смерти Владимира. И когда сын станет Великим князем, разорванное Ярополком течение времени вновь вернётся в намеченную колею, и Киевский, а точнее Туровский, князь живым или мёртвым почувствует облегчение. Боярин Блуд с некоторой даже оторопью посматривал на князя Ярополка. Куда он так торопится? Что ждёт его в Киеве кроме позора, а может быть и смерти? Возможно, боярин и посочувствовал бы князю, кабы не собственная незавидная доля. Князь Ярополк вполне мог увлечь ближника вслед за собой в чёрную яму, а Блуду почему-то именно сегодня очень хотелось жить. Золотогривый Волк Ладомир ускакал вперёд по киевской дороге, дабы подготовить встречу возвращающемуся на братов суд беглому князю, а Бакуня остался и теперь скалил беспечно редкие зубы одесную печального боярина. В седле Перунов ведун сидел так, словно в нём родился, да и по ухваткам если судить, то человек бывалый. Знает Бакуня наверняка немало, да вот только захочет ли он теми знаниями поделиться с опальным боярином. Особо хотелось узнать Блуду, что заставило волхвов Перуна встать на сторону Владимира, только ли стараниями Добрыни это свершилось или есть и другие резоны для возвышения рабича. Слово "рабич" крепко засело в голову Блуда. Не обронить бы невзначай в чужие уши. Рогволду Полоцкому дорого обошлась хула, а из киевского боярина и вовсе сделают било. Кто князя Владимира гнал из Новгорода – Блуд. Кто с Ярополком в Родню бежал, когда остальная старшина переметнулась к Владимиру - опять Блуд. У нового Великого князя память крепкая: если спустит сегодня, то припомнит позже. Блуду нужна очень широкая спина, за которой можно укрыться от взора Владимира. А чья спина укроет от княжьего гнева - только Перунова. Об этом сейчас нужно позаботиться боярину, чтобы не оказаться в незавидном положении жертвы.