Буддист-паломник у святынь Тибета - Гомбожаб Цыбиков

25 августа. Подле дома Том-си-хан, где остановился проездом из Пекина непальский или, вернее, гуркаский князь, собралась большая толпа. Народ хотел ворваться во двор. Вдруг кто-то выскочил из дома, откуда раздавались чьи-то душераздирающие крики, и, выгнав всех, человек закрыл ворота. Народ был в сильно возбужденном состоянии. Мелкие рыночные торговцы ближайших мест стали убирать товары, за ними поспешно стали закрываться и лавки в домах, в особенности непальские. На мой вопрос мне разъяснили, что свита князя затащила к себе одного простого монаха и, связав, била весьма жестоко. Толпа, однако, успокоилась, когда узнала, что был виновен сам наказываемый. Говорили, что если толпа возмутится, то происходит уличная драка, легко переходящая в разграбление лавок.

11 сентября, сегодня (по китайскому счислению 30-е число 7-й луны, а по тибетскому – 1-е 8-й луны), видел церемонию поклонения маньчжурского амбаня статуе Чжу. Утром стали собираться у наружных ворот китайские чиновники. Незадолго перед амбанем приехал на лошаке его помощник с красным шариком на шапке и с красным почетным зонтом, который несли сзади его. Амбань явился в синих носилках, несомых четырьмя китайцами. Впереди шли до двадцати солдат, вооруженных секирами, трезубцами и копьями, в красных с черными каймами куртках, с обычными китайскими надписями, обозначающими их воинскую часть. Сзади ехали свитские чиновники и несли также красный зонт.

18 сентября (8-е число). Процессия, состоящая приблизительно из 30 человек тибетских чиновников и лам, верхом объехала посолонь квартал Чжу и направилась в сторону китайского амбаня. Мне объяснили, что это едут для осмотра казенных хлебов, посеянных и сжатых в окрестностях города. Действительно, при вечернем их возвращении можно было видеть на копьях хлебные колосья, пестро украшенные цветами.

18 ноября 1900 г. нам пришлось видеть одну церемонию, исполненную совместно двумя дацанами Чжюд[53]. Тибетское правительство, оповещенное тогда об известных беспорядках в Китае, потребовавших вмешательства оружия европейцев[54], заказало обоим дацанам Чжюд чтение книги Дордок Кшэтрапалы с приготовлением двух «соров» и опрокидыванием котла. Для исполнения этого поручения монахи двух упомянутых дацанов три дня собирались во дворе Большого Чжу и читали вышеназванное сочинение. В назначенный день (18 ноября 1900 г.) собралась депутация от Сэ-нбра-гэ-сума[55], т. е. трех главных монастырей в 500 человек. Все монахи дацанов Чжюд во главе с настоятелем Галдана и депутаты с высшими хутухтами, по определенному церемониалу, вышли на восточную сторону города, где приготовлены были солома для сожжения «соров» и большой котел с чаем, в который было наложено много масла и яств.

Первыми отправились на церемонию духовные Сэ-нбра-гэ-сума, впереди коих шел старший шамо Брайбуна с пачкой зажженных курительных свечей. Сзади его шли последовательно: умцзад (главный уставщик) Брайбуна, хамбы дацанов, перерожденцы и простые монахи. О каком-нибудь правильном шествии (марше) у тибетцев нечего говорить: его нет даже у солдат. Придя к месту церемонии, главный уставщик занял место на приготовленном возвышенном седалище, а остальные – на земле. Распоряжался общим порядком шамо, стоя и прохаживаясь взад и вперед. Началось чтение молитв. Спустя около часа времени приехал на лошаке со свитой прорицатель Гадон. Почти одновременно с ним явились и духовные Чжюд со старшими впереди и пешком галданский сэрти со свитой и своим отличительным желтым зонтом.

Сначала сожгли «соры», затем в особой палатке прорицатель Гадон, о котором слово впереди, спустил чойчжона и отправился к котлу, куда собрались и все мофнахи. После непродолжительной пляски и жестикуляций прорицатель выпустил из лука одну стрелу на восток, причем котел вместе с содержимым был опрокинут в яму, и монахи, сняв свои желтые шапки, потрясли ими, и этим церемония закончилась. Нам не удалось добиться удовлетворительного объяснения значения этой церемонии, но говорили, что кушанье приготовляется как бы для угощения чойчжонов-хранителей, а опрокидывается в наказание за их нерадение в войне с врагами богдохана. Тогда, говорят, страшные чойчжоны за лишение кушанья (т. е. воздаяния почестей) должны мстить врагам. Нам передавали, что точно такая же церемония была совершена во время недавней японо-китайской войны, исход которой, благодаря этой церемонии, был в пользу Китая, как установилось мнение простого народа в Тибете[56].

4 февраля 1901 г. я был на поклонении у далай-ламы как обыкновенный богомолец. За три дня до этого я внес через монгольского переводчика, состоящего в штате далай-ламы в звании цзэдун, восемь ланов местных монет, т. е. 10 р. 66 коп. на наши деньги. Из этой суммы 5 ланов идут в казну далай-ламы за прокат упомянутых ниже предметов, а 3 лана – на угощение. Переводчик, обязанный руководить всеми поклоняющимися монголами, из предосторожности велел нам прийти во дворец немного позже полудня. В точности исполняя его слова, я в сопровождении трех монгольских лам, пожелавших поклониться со мною, пошел в Поталу и поднялся по многочисленным лестницам в зал на лицевой стороне. В этой приемной не было никакой мебели. Только стены и частые колонны могли немного облегчить ногам неудобное времяпрепровождение. Здесь собрались и другие поклонники из верхних, или цайдамских, монголов, во главе которых был один дряхлый старик, принявший под старость обеты гэлона и приехавший со своим сыном, вероятно, на последнее в этой своей жизни поклонение далай-ламе. Он также внес, как оказалось, восемь ланов серебра, – так что и он, и я оказались с одинаковыми правами на поклонение.

В числе людей, желавших воспользоваться случаем поклониться в качестве товарищей старика, оказался один цайдамский монгол вместе с женой. Эта супружеская чета, осмелившаяся или, вернее, вынужденная ехать из Цайдама в Лхасу только вдвоем, подверглась подле перевала Дан-ла нападению разбойников, еграев, которые отобрали у них лошадей и всю кладь, а самих, израненных, бросили на произвол судьбы. Счастье покровительствовало им – на них наехал караван камских торговцев, которые дали им подводы и довезли до жителей Накчу. Там они оправились от изнурения и пешими пришли в Лхасу, где в них приняли участие сородичи. Впоследствии мне случайно пришлось узнать, что такая смелая поездка имела под собою романтическую подкладку. Именно – этот несчастный супруг соблазнил жену своего соседа и, чтобы укрыться от преследования закона, предпринял данную поездку, кончившуюся так печально.