Девушка, которая взрывала воздушные замки - Стиг Ларссон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он дошел до гостиницы «Парк Авеню-отель», где попросил разрешения воспользоваться факсом и отправил письма, сочиненные накануне в поезде. Из гостиницы, в которой он останавливался, посылать факсы ему не хотелось. Затем Гульберг вышел на Авеню и стал искать такси. Остановившись возле урны, он разорвал на кусочки снятые с писем фотокопии.
Беседа Анники Джаннини с прокурором Агнетой Йервас заняла пятнадцать минут. Ей хотелось узнать, какие обвинения прокурор предполагает выдвинуть против Лисбет Саландер, но она быстро поняла, что Йервас не уверена в дальнейшем развитии событий.
— В настоящий момент я ограничусь тем, что арестую ее за нанесение тяжкого вреда здоровью либо за попытку убийства. Я имею в виду удар топором, который Лисбет Саландер нанесла своему отцу. Предполагаю, вы будете ссылаться на право на необходимую оборону.
— Возможно.
— Но, честно говоря, главное для меня сейчас — убийца полицейского Нидерман.
— Понимаю.
— Я связалась с генеральным прокурором. Сейчас обсуждается вопрос о том, чтобы передать все обвинения против вашей клиентки прокурору в Стокгольме и объединить их с происшедшим там.
— Я буду исходить из того, что дело передадут в Стокгольм.
— Хорошо. В любом случае, я должна получить возможность допросить Лисбет Саландер. Когда это будет можно сделать?
— У меня имеется заключение ее врача Андерса Юнассона. Он считает, что Лисбет Саландер еще несколько дней будет не в состоянии участвовать в допросах. Помимо физических травм она находится под воздействием болеутоляющих средств.
— Я получила аналогичные сведения. Вы, вероятно, понимаете, насколько я разочарована. Повторяю, главное для меня сейчас — Рональд Нидерман. Ваша клиентка говорит, что не знает, где он скрывается.
— Это соответствует действительности. Она с Нидерманом незнакома, и ей самой пришлось вычислять его и выслеживать.
— Ясно, — сказала Агнета Йервас.
Эверт Гульберг вошел в лифт Сальгренской больницы, держа в руках букет. Одновременно с ним туда шагнула коротко стриженная женщина в темном жакете, и он любезно придержал дверцу лифта, дав ей возможность первой подойти к столу дежурного при входе в отделение.
— Меня зовут Анника Джаннини. Я адвокат, и мне надо снова встретиться с моей клиенткой, Лисбет Саландер.
Повернув голову, Эверт Гульберг с изумлением посмотрел на женщину, которую выпустил из лифта. Потом, пока сестра проверяла удостоверение Джаннини и сверялась со списком, перевел взгляд на ее портфель.
— Двенадцатая палата, — сказала сестра.
— Спасибо. Я там уже была и найду дорогу сама.
Она взяла портфель и исчезла из поля зрения Гульберга.
— Чем я могу вам помочь? — спросила сестра.
— Я хочу передать эти цветы Карлу Акселю Бодину.
— Ему запрещено принимать посетителей.
— Я знаю, мне хочется просто передать ему цветы.
— Это мы можем взять на себя.
Цветы Гульберг прихватил с собой в основном в качестве предлога — ему хотелось получить представление о том, как выглядит отделение. Поблагодарив сестру, он направился к выходу и прошел мимо палаты Залаченко — номер 14, по сведениям Юнаса Сандберга.
На площадке лестницы Гульберг остановился и через дверное стекло проследил, как сестра скрылась с его цветами в палате Залаченко. Когда она направилась обратно на место, Гульберг распахнул дверь и быстро дошел до четырнадцатой палаты.
— Здравствуй, Александр, — сказал он.
Залаченко с изумлением посмотрел на нежданного посетителя.
— Я думал, что ты уже умер, — сказал он.
— Пока нет, — ответил Гульберг.
— Что тебе надо? — спросил Залаченко.
— А ты как думаешь?
Гульберг пододвинул стул для посетителей и сел.
— Вероятно, увидеть меня мертвым.
— Да, это было бы весьма желательно. Как ты мог повести себя как последний кретин? Мы дали тебе новую жизнь, а ты угодил сюда.
Имей Залаченко такую возможность, он бы улыбнулся. В его представлении шведская служба безопасности сплошь состояла из любителей, к каковым он причислял и Эверта Гульберга, и Свена Янссона — он же Гуннар Бьёрк, не говоря уже о таком полном идиоте, как Нильс Бьюрман.
— И теперь мы снова должны вытаскивать тебя из огня.
Получившему в свое время тяжелые ожоги Залаченко это выражение не понравилось.
— Нечего читать мне нравоучения. Вытащите меня отсюда.
— Это я и хочу с тобой обсудить.
Гульберг открыл портфель, который держал на коленях, достал блокнот и открыл чистую страницу. Потом испытующе посмотрел на Залаченко.
— Меня интересует одна вещь: неужели ты действительно смог бы нас заложить, после всего, что мы для тебя сделали?
— А ты как думаешь?
— Это зависит от того, до какой степени ты псих.
— Не называй меня психом. Я борюсь за выживание и сделаю ради этого все, что потребуется.
Гульберг замотал головой.
— Нет, Александр, все твои поступки объясняются тем, что ты злобный и гнилой человек. Ты хотел знать решение «Секции». Я здесь для того, чтобы тебе его сообщить. На этот раз мы и пальцем не пошевелим, чтобы тебе помочь.
В глазах Залаченко впервые появилась неуверенность.
— У тебя нет выбора, — сказал он.
— Выбор есть всегда, — ответил Гульберг.
— Я могу…
— Ты вообще ничего не сможешь.
Глубоко вздохнув, Гульберг сунул руку во внешнее отделение коричневого портфеля и достал пистолет «смит-и-вессон» калибра 9 мм, с позолоченной рукояткой. Это был подарок, полученный им двадцать пять лет назад от английского разведывательного управления в благодарность за добытую от Залаченко и переданную им бесценную информацию — имя сценографа агентства британской разведки МИ-5, как и Филби, работавшего на русских. Залаченко явно изумился, потом усмехнулся.
— И что ты собираешься с ним делать? Застрелить меня? Тогда остаток своей жалкой жизни ты проведешь в тюрьме.
— Не думаю, — сказал Гульберг.
Залаченко вдруг засомневался: а вдруг Гульберг не блефует?
— Разразится грандиозный скандал.
— Тоже не думаю. Появится несколько статей, но через неделю твое имя никто уже и не вспомнит.
У Залаченко сузились глаза.