Ротмистр - Евгений Акуленко

— То есть, как не шутка? — лицо Одоева приняло озадаченное выражение. — Это же блестящая виктория! Перелом войны, если угодно! Следует немедля отправить посыльных к командованию и держаться до подхода войск. Что значит, оставляем?..

— Извольте взглянуть на факты. У меня людей немногим более полусотни, и из них, прошу заметить, ни одного артиллериста. Это раз, — Ревин принялся загибать пальцы. — Весть о том, что мы здесь, уже разносится во все стороны со скоростью арабца, роняющего пену, и турки окажутся под стенами намного раньше подкрепления, которого, особенно в свете последних событий, командование вообще, вероятно, не выделит. Это два. Нам попросту не удержать цитадель, капитан. Не говоря уже про то, что наше предприятие имеет под собой совсем иные цели, — Ревин бросил взгляд на Вортоша, стоящего в стороне, но напряженно вслушивающегося в слова полковника. — Это, если угодно, три. Посему, ни одной лишней минуты мы в Хасанкале не задержимся.

Одоев сделался мрачнее тучи, но смолчал.

— Виктория, она хороша к месту. А так, — полковник пожал плечами, — Бог дал, Бог взял. Ревин распорядился заклепать все пушки, изъять кассу крепости, поджечь склады и арсенал.

— Непотребств населению не чинить! — велел он Семидверному. — Вина не употреблять! — и пригрозил: – Увижу пьяного…

— Эт не извольте сумлеваться! — поспешил заверить урядник, стараясь дышать в сторонку. Спустя означенное полковником время, отряд выкатился на рысях из обычно удерживаемых на запоре потайных ворот, успев, однако, основательно прогуляться по кухням и чуланам на предмет продовольствия. Колонну спешно догоняли приотставшие, кто с туго набитыми харчами седельными сумками, кто, наоборот, пустыми, но расхристанными и с такими масляными рожами, что предмет их занятий сомнений не вызывал.

— Распустились у вас солдатики, господин полковник! — позволил себе сделать замечание несостоявшийся комендант. — Выпорол бы через одного…

Ревин прятал ухмылку и расправу чинить не спешил. Ну, подгулял боец "по сладкому делу", бывает. Одежка не порвана? Морда не поцарапана? Значит, смуглянку в соломе вывалял по согласию. А то, что сидит, покачиваясь, так это не пьян казак, а просто навеселе. Потому как, если казак пьян, то он, соответственно, и в седле усидеть не сможет. Позади, взметнув тучу воронья и заставив землю вздрогнуть, грохнул взрыв, раскатился по округе, гавкнул эхом в горах. Это догорел запальный шнур и на воздух взлетел пороховой погреб, ознаменовав победителю прощальный салют. Через полчаса сотня вброд перешла Аракс, и, взяв хороший ход, двинулась на юго-восток к озеру Ван.

…Последние сутки отряд вел Шалтый – скакал впереди, отрешенно прикрыв глаза, бледный, как мел. Прошлой ночью монгол вскочил, оседлал лошадь, и, прокричав что-то, скрылся во тьме. Его нагнали спустя час, и с той поры Шалтый седла не покидал. Со стороны казалась, что какая-то невидимая сила тащила шамана вперед. Впрочем, может так оно и было на самом деле. Вначале Ревин попытался протестовать, но вскоре махнул в сердцах рукой, высказав раздраженно Вортошу: "Ведите куда хотите, господа ученые! Помирать вместе будем, если что!" Пробовал на ходу привязываться к трехверстной карте, но выходило плохо. Так и шли без ориентиров, без плана, без рекогносцировки, влекомые двумя полусумасшедшими пришлыми господами, потеряв счет перевалам, долинам и заснеженным хребтам. Когда рассвело, сквозь утренний туман показался вдали Большой и Малый Арарат, похожий на перевернутую пиалу. Сотня вышла к подножию потухшего вулкана Немрут-Даг. Шалтый привстал на стременах, повел носом, словно волк, ищущий в воздухе едва уловимую нитку следа, и указал рукой на огромное, порядка пяти верст в поперечнике, жерло, опоясанное горной грядой:

— Туда!

В поисках относительно пологого склона, по которому могли взобраться лошади, обошли подножие полукругом, с востока, откуда открывался величественный вид на бескрайнее пресноводное море Ван. Внутри столетия назад замершего вулкана тоже было озеро, заливавшее примерно половину котловины подобно полумесяцу. Проплешины редкой травы кое-где покрывали неровные наплывы застывшей лавы, в низинах рос молодой березняк. Другая растительность не прижилась. Цель многодневного похода лежала внизу, у среза воды, где курились дымки от костров и угадывался разбитый лагерь. Вскоре отыскался и удобный спуск, испещренный множеством копыт и колесных следов. Шалтый выхватил тяжелую, невообразимо широкую саблю и, ни слова не говоря, умчался вперед, пришпорив коня.

— Вперед! — расчехлил свой чудо-пулевик Вортош. — Скорее!

— Подождите! Нельзя же соваться вот так, наобум! — запротестовал Ревин.

— Нет времени! — Вортош замотал головой. — Иначе все будет бесполезно! Все!

Ревин заметил разительные перемены, произошедшие с ученым. Лицо его посерело, покрасневшие, воспаленные от ветра и пыли глаза запали, отблескивали беспокойной искоркой. Тяжело дался Вортошу этот переход.

— Дайте мне полчаса, я хотя бы вышлю лазутчиков!

— Нет ни секунды, полковник! Вы понимаете? — взвился Вортош, — Стройте сотню! Это не просьба! Я приказываю вам немедля атаковать! Слышите?

Ревин не двигался с места, молча наблюдал, как пулевик, прочертив дугу, нацелился ему в грудь. Позади заклацали затворы, встревоженные происходящим разговором казаки брали ученого на прицел.

— Я людей класть не буду, — раздельно проговорил Ревин.

— Тогда прикажите им стрелять в меня! — Вортош сорвался на крик. Ревин заиграл желваками.

— Черт вас подери! Будьте вы неладны, Вортош! — и выдохнул с усилием застрявшие в горле слова: – К бою!..

Взметнулись кверху флажки, прикрепленные к концам пик, затрепетали, забились на ветру, по мере того, как всадники, сыпанув со склона, набирали скорость.

— Я вас не узнаю, Ревин! — прокричал Вортош язвительно. — Где былая отвага?..

Ученый не договорил. Откуда-то с левого бока по казакам ударила картечница. А спустя секунду, завторила ей другая, справа. Первые очереди легли не прицельно, под ноги, зацвиркали по камням, но уже в следующий миг огненные штрихи нащупали путь и скрестились на всадниках ножницами. Рухнул, закрутившись кубарем, Вортош, остался позади: пуля попала в коня. Казака, скакавшего по левую руку, многократно прошило навылет. Лошадь его побежала дальше одна. Ревин сжал зубы от злости, на Вортоша, на себя самого: сотня таяла под перекрестным огнем, как снег в кипятке, а нужно-то было всего-навсего выслать разведку. Поворачивать назад не имело резона: перебьют в спину. Единственно возможное спасение – дотянуться до расчетов. Под Ревиным споткнулась кобыла, пробежала несколько шагов и упала, выронив седока, уставилась в небо остекленевшим глазом.

— Отвоевалась, Ромашка… Ревин виновато погладил животное по шее, и побежал, петляя от пуль, к лязгающему металлом механизму, к тому, что был ближе. Шагов с пятидесяти принялся садить из револьверов на бегу, не столь надеясь на успех, сколь в отчаянной попытке оттянуть огонь со скученной сотни. С того, что от нее осталось. Однако уже пятым или шестым выстрелом Ревину удалось зацепить стрелка в плечо, а после угадать прямо в лоб его помощнику. Когда Ревин влетел в окоп, патронов у него уже не оставалось. Наводчику, вскинувшему руку в отчаянной попытке защититься, он размозжил голову тяжелой револьверной рукоятью. Смолкла и вторая картечница. Казаки, выслав свой путь телами, остервенело пластали шашками расчет.