Волчья каторга - Евгений Сухов

— Ну, так, давай я эту суку порешу вместо генеральши, а, Марк? — предложил Георгий. — Этим ты добрую услугу для своего дружка старинного сделаешь. Потом еще и спасибо тебе скажет, когда нутро его успокоится и болеть перестанет.

— Ты знаешь, я и сам был бы не против этого, — подался ближе к Георгию Марк. — Свои «катеньки» отстегнул бы за такое праведное дело. Но, — он отодвинулся от Георгия и откинулся на спинку стула, — это невозможно…

— А я не хочу, — заявил вдруг Георгий.

— Чего не хочешь? — не понял Марк.

— Генеральшу убивать не хочу… — Полянский посмотрел на Марка в ожидании ответа. Вот сейчас Марк скажет: «ладно, дескать, хрен с тобой», и Георгий пойдет и сядет за свой столик у окошка, закажет настоящей водки полштофа и упрется взглядом в запотелое стекло, как и прежде. Но Марк молчал. А через минуту произнес:

— Это надо сделать, Сухорукий.

— Да с какого это рожна — надо-то? — попытался было поймать взгляд Марка Георгий, но у него это не получилось.

— С такого, что я с «карася» этого бабки уже получил, — глухо ответил Марк. — Две «косухи». Одна из них — твоя…

— Ты что, Марк, думаешь, поманил ты меня «косухой», и я расплылся? Думаешь, я за бабло готов направо и налево «мокрухи» раскидывать? Ошибаешься, Марк…

— Это… не только ему надо. Но и мне тоже. Обещал я, понимаешь? Он пришел, напомнил мне про тот случай в гимназии. Приткнул им, понимаешь? «Теперь, — говорит, — твоя очередь меня выручать». И я вынужден был согласиться…

Георгий молчал минуты две. А затем натужно произнес:

— Лады, Марк. Сделаю…

Они и правда всюду были вместе: жена действительного статского советника и эта сучка, охмурившая статского генерала. Два дня Георгий топал за ними, как филер, выслеживая, куда они ходят, зачем и в какое время.

Однажды дамы отправились в экипаже генеральши на Кузнецкий мост совершить променаж по модным магазинам, а потом зашли в кондитерскую «Трамбле», что находилась в доходном доме Михалковых. Георгий вошел вслед за ними и расположился за соседним столиком, заказав, как и они, горячего шоколаду.

Они сидели довольно близко, и Георгий ловил обрывки фраз, из которых можно было заключить, что из кондитерской их пути расходятся. Супруга действительного статского советника отправится к себе домой, на Тверскую, а ее наперсница останется здесь, на Кузнецком мосту, поскольку собирается посетить еще магазин Буре и художественный салон Дациаро. Скорее всего, у нее была встреча с действительным статским советником, вот она и хотела поскорее отделаться от своей соперницы-наперсницы.

Когда любовница статского генерала встала из-за стола, она с любопытством и нескрываемым кокетством посмотрела на Георгия. «Вот же сука, — пронеслось у него в голове, когда он был принужден первым отвести взор от призывного взгляда молодой женщины. — От таких вот профур мужикам всегда и приходит погибель…»

Они распрощались, троекратно расцеловавшись. За шоколад, конечно, расплатилась супруга генерала. Когда она выходила из кондитерской, Георгий подсуетился, проскочил вперед и растворил для нее двери.

— Благодарю вас, — произнесла генеральша, направляясь к закрытому экипажу.

— Полноте, сударыня, — расплылся в улыбке Георгий и так же учтиво придержал ее за локоток, когда она садилась в экипаж, дверцу которого открыл соскочивший с козел возница. А когда он забирался на свое место, Георгий неожиданно и незаметно для него вскочил вслед за генеральшей в экипаж и, навалившись на нее всем телом, зажал одной ладонью рот и нос жертвы, а другою сжал горло. Парализованная от страха женщина даже не пыталась сопротивляться, а если бы и попробовала, ничего у нее из этого не вышло бы. Она только смотрела глазами, полными ужаса, на Георгия, и ее темные зрачки были огромны и бездонны.

— Простите меня, сударыня, — глухо произнес Георгий, неотрывно глядя прямо в эти бездонные зрачки. — Но я выполняю заказ вашего мужа, которого захомутала эта ваша товарка. Знайте: лярва она наипоследнейшая…

Зрачки женщины после этих слов, казалось, стали еще шире, она несколько раз дернулась, а потом глаза ее заволокло поволокой, тело вытянулось и обмякло. Через несколько мгновений Георгий вышел из экипажа и, прикрывая лицо ладонью, крикнул вознице:

— Эй, гужбан[71]! Госпожа велела трогать…

К Марку он пришел задумчивый.

— Как все прошло? — спросил тот, протягивая Георгию десять новеньких «катенек».

— Как-как, — проворчал Георгий. — Закрыл дыхало[72]ладонью да на храпок взял…[73]

— Ясно, — сказал Марк и будто бы деловито зашуршал своими бумагами. — Ладно, ступай…

Георгия знали уже все завсегдатаи «Каторги». Но с ним мало кто заговаривал — всем было известно, на какой «музыке» он играет, а посему предпочитали держаться от него в сторонке, ибо связываться с гайменником — себе дороже. Да и Георгий на общение ни с кем не шел, а уж тем более на дружбу. Последним его корешом был Дед, а другого Георгию и не надобно.

Однажды он так вот сидел, уставившись в окно и ничего за ним не видя, и случайно услышал разговор. Двое громил говорили про какого-то торговца-коммивояжера по фамилии Стасько, который стуканул и сдал фараонам одного жулика-еврея, зажилившего у купцов большие деньги. Еврея взяли, но его супружница поклялась во всеуслышание, что убьет этого Стасько.

— Так что, ежели мы его «замочим», когда он с товаром по коммерции отправится, то фараоны все на эту еврейскую бабу и спишут… — закончил свою неказистую речь один из громил.

— Это ты ловко придумал, — похвалил громилу второй, такой же. — А он шибко икряный[74], Стасько ентот?

— Да ты чо! — с обидой в голосе произнес второй громила. — Он чикалками скуржавыми[75]на разъезд торгует. У него в «лопатнике» — «косуха» на «косухе». Палец не вставишь! Забогатеем, бля…

— А «хазу» этого Стасько ты наколол?

— А то…

Громилы перешли на шепот, но Георгий все же услышал:

— Тогда надо канать и пасти «карася».

— Надо…

— Только он месяц почти, как из «хазы» своей не выходит. Хоронится, как бы родня того еврея его не «зажмурила»…

— Тем паче, надо за ним стремзить.

— Верно!

— Чо, поканали?

— Почапали…