В погоне за светом. О жизни и работе над фильмами «Взвод», «Полуночный экспресс», «Лицо со шрамом», «Сальвадор» - Оливер Стоун

Во мне что-то росло, но я не мог найти слова, чтобы объяснить, что именно. Я видел это во Вьетнаме. США были всегда готовы наставлять других по любой теме, от наркотиков до прав человека, но игнорировали огромный аппетит американцев к наркотикам. Я неизменно презирал людей, склонных запугивать и подавлять других, и в школе, и на войне, и теперь обнаружил их здесь, в городе моей мечты — Голливуде. Однако это были более изощренные манипуляторы. Они без лишних слов контролировали радио и телевидение, содержание и настрой произведений, следили, чтобы никто не нарушал пределов «допустимого». Когда я вышел на сцену, чтобы получить свой «Золотой глобус» и пережить момент триумфа, я зачем-то начал объяснять собравшимся, о чем я думаю на самом деле. Нужды в этом абсолютно не было, но лица Брэда и Билли будто бы подзуживали меня. Я хотел сказать что-то в таком духе, но в действительности я говорил гораздо менее красноречиво:

«Наш фильм не просто о Турции… Он о нашем обществе. Знаете ли, мы арестовываем людей за наркотики и отправляем их в тюрьмы… Делаем героев из людей, которые этим занимаются… и…» Я продолжал. Текли секунды. Понятнее не становилось. Во рту пересохло. Я безуспешно силился объяснить свою идею: мы обрекали людей на тюремные сроки, не осознавая, что это делает с нами как с нацией. Однако мне не удалось донести эту мысль, поскольку я заранее не написал речь, да и дурь подействовала на меня больше, чем я ожидал. Моя аудитория не понимала, что я хочу сказать, и теряла терпение. В зале установилась мертвая тишина… Послышалось шиканье, которое только нарастало.

Тут прозвучал музыкальный сигнал к уходу со сцены, и соведущие церемонии Чеви Чейз и Ричард Харрис, которые сами были отъявленными тусовщиками, вышли с обеих сторон сцены, чтобы как можно быстрее и приличнее «сопроводить» меня за кулисы под усиливающийся хор неодобрительных возгласов и свиста. Однозначно — мое послание не достигло своей цели. Я вернулся в смущении к столу команды нашего фильма — как я уже упоминал, расположенного прямо по центру зала рядом со сценой. Мне не было неловко по поводу того, что я хотел донести до собравшихся. Возможно, некоторые из них даже поняли меня, но все они хранили молчание в преддверии окончания церемонии. Паркер, раскрасневшийся от вина, сверлил меня взглядом, а Паттнэм и Губер отводили глаза. Брэд и Билли лишь нейтрально улыбнулись мне и принялись хлопать при объявлении следующей номинации.

Чимино в самом деле был объявлен лучшим режиссером за «Охотника на оленей». Затем «Небеса могут подождать» были удостоены премии за лучший фильм — комедию, и продюсер, сорежиссер, сосценарист и актер Уоррен Битти вступил на сцену во всем своем блеске. Потом неожиданно «Полуночный экспресс» забрал у «Охотника на оленей» премию за лучший фильм — драму. Мы были в шоке. Питер Губер, Дэвид и оба Алана, Паркер и Маршалл, в свою очередь поднялись на сцену. Наконец прозвучала музыка, сигнализирующая окончание трехчасовой церемонии, публика начала расходиться.

Паркер решил немедленно взять быка за рога и подошел ко мне, убежденный в своей полной правоте. «Ты все испортил, Оливер. Это был твой шанс обеспечить себе „Оскар“. И что теперь? Но хуже всего — ты навредил фильму». Его гнев был осязаем, он хотел, чтобы я понес наказание. Паркер в этот момент с успехом мог бы заменить Тома Кортни в роли пышущего классовой ненавистью комиссара-коммуниста в «Докторе Живаго» или в роли заносчивого британского военнопленного в «Короле крыс». Те же голос, повадки и внешность, дополненные всей гнусностью британской школьной и классовой систем, которая изъела его душу. Паттнэм ввернул что-то вроде «это очень ударит по нам». Даже Питер Губер, к которому я был более лоялен, чем к остальным, остановился и, несмотря на радость по поводу полученной награды, заявил со скорбным сочувствием без лишних деталей: «Лучше бы ты не делал этого. В любом случае, поздравляю».

Комната опустела. Никто больше ко мне не подошел. Я ушел домой грустный и все еще пристыженный. До «Оскаров» было еще два с половиной месяца, а я уже опростоволосился. Может быть, лишил наш фильм шансов на победу. Точно навредил себе, но это неважно. Я вышел на сцену не для того, как считал Паркер, чтобы словить «Оскар». Я хотел поделиться своими чувствами. Какая же это была ошибка! Чувствами. Как же опасно их выражать.

На следующий день мой агент попытался с юмором взглянуть на эту ситуацию. Та ночь все-таки была записана с экрана кинескопа на пленку (так делали до того, как церемонию начали транслировать по всему миру). Я посмотрел запись через 25 лет на YouTube (сейчас ее удалили с сайта) и изрядно посмеялся над собой. Как же глупо я выглядел! И дело было не в самих словах, а в том, как я их произнес. Впрочем, тогда Голливуд был менее склонен к истерии и более толерантен, чем сейчас. Инцидент мимоходом упомянули в журналах Variety и Hollywood Reporter, и немного позубоскалили («Стоун, похоже, был под кайфом!»). Воспринималось это как смешной момент. Вторая половина 1970-х была временем снисходительного отношения к поколению «младотурок», как окрестила нас Джейн Фонда. К тому же, в отсутствие телетрансляции о произошедшем знали лишь примерно тысяча человек, которые присутствовали в зале той ночью. Инцидент не перерос в кампанию общественного порицания, как это могло бы произойти в наши дни.

И мне продолжали предлагать хорошие гонорары. За мной гонялись. Продюсеры, которые раньше уделяли мне не больше внимания, чем маленькой букашке, теперь смотрели мне в глаза и интересовались ходом моих мыслей. Гламур и быстрый темп жизни Голливуда опьяняли. На вечеринке в нью-йоркском доме Артура Крима, главы Orion Pictures, и его супруги Матильды, в будущем пионера в исследованиях СПИДа, меня поразило, что все эти знаменитости во плоти могут собраться в одном месте: Юл Бриннер, Дастин Хоффман, Фэй Данауэй, Барбра Стрейзанд, Рекс Харрисон, Джули Эндрюс, Лайза Миннелли, Уильям Холден, Натали Вуд и многие другие.

Для меня кинозвезды из кадров CinemaScope[69] были не совсем реальными людьми. Мне казалось, они должны лишь изредка спускаться на бренную землю, оставаясь скрытными, эфемерными созданиями. Знакомясь с ними, я испытывал смущение и испуг, пил побольше, чтобы успокоить нервы, и, скорее всего, постоянно выставлял себя дураком, пытаясь быть остроумным или дерзким, главное — нескучным. Когда они отходили прочь от меня, возникал вопрос, что они подумали обо мне. Слушают ли вообще люди друг друга на подобных мероприятиях? Сложно сказать. Однако первые впечатления все же возникают и запечатлеваются в памяти. Часто такие впечатления неверны, что само по себе смехотворно. Любому человеку нужно по крайней мере несколько «дублей». Постарев, я теперь говорю прямо людям, с которыми встречаюсь на вечеринках: «Нет, я не помню вас, но это к лучшему. Это дает нам возможность познакомиться заново. Меня зовут Оливер. А вы кто?» Вечеринки в самом деле похожи на минные поля.

Артур Крим и его партнеры были уважаемыми владельцами United Artists с начала 1950-х, потом продали киностудию крупной страховой компании Transamerica и отделились, чтобы создать в 1978 году Orion Pictures, которой было суждено стать одним из ведущих независимых дистрибьюторов фильмов с полным доступом к сети кинотеатров Warner Bros. И они первыми предложили мне написать и снять мой следующий фильм. Я был на седьмом небе от счастья.