Полет гарпии - Робин Хобб

– Я?.. Я, Ки, просто трус. Твой Свен, тот с самого начала наотрез отказался посещать гарпий и так ни разу к ним и не ходил. Кора тебе говорила об этом? Полагаю, что нет. Еще бы. Для нее это была настоящая душевная рана: как же, сыночек не ходит с ней повидать дедушку и бабушку, умерших еще до его рождения, а с ними и покойного батюшку. Да, у Свена даже в детстве была завидная воля. Мне бы хоть частичку его мужества… Ты знаешь, никого ведь нельзя вынудить ходить к гарпиям силой. Вот Свен и не ходил. И был по-настоящему жив. Точно так же, как теперь он по-настоящему мертв…

Это были жестокие слова, и Ки отвернулась. Хафтор попросту взял ее за плечи и поставил к себе лицом.

– Знаешь, Ки, это похоже на яд… Нет, наверное, не на яд. Это… просто ты точно знаешь, что сразу помрешь, если у тебя это отнимут. Я сам это понял только после того, как твой бунт во время Обряда принудил всех к воздержанию, меня в том числе. И готов спорить, что многие согласились бы со мной, правда, хотел бы я посмотреть на того, кто отважился бы высказать это Коре в лицо. Ты думаешь, они все прямо так и побегут назад к гарпиям, Обряд там или не Обряд?.. Ой, нет, Ки. За эти несколько недель они, скажем так, начали просыпаться. Оживать. И поняли, что в этом что-то есть. Руфус, например, обнаружил, что очень даже неплохо управляется по хозяйству. Хотя теперь его покойный папаша уже не советует ему, что делать с таким-то полем и какого бычка резать, а какого оставить. А посмотри на Лидию! Наконец-то девка распрямилась. Ее мать уже семь лет как в могиле, а все дочку пилила, совсем затюкала бедняжку. А Ларс?.. Парнишка вдруг обнаружил, что брак объединяет не только плоть и наследные земли, но и сердца. Ты вернула в наши жизни горечь и остроту переживания, а значит, мы заново обрели способность видеть светлые стороны. Меня, например, ты пробудила ото сна, длившегося целых шестнадцать лет. С тех самых пор, как меня сюда привезли и Кора, желая утешить сиротку, повела меня к гарпиям на встречу с отцом. И с того первого раза надела мне на шею ошейник. Я и помыслить не мог о том, чтобы покинуть единственное на всей земле место, где мой отец для меня был по-прежнему жив. И все же… – Хафтор молчал некоторое время, борясь с собой. Потом заговорил снова: – Она так и не поняла, что со мной сделала. Она думает, я был слишком мал и не помню, как было до этого. А я помню. Нет, Ки, я не возненавидел ее. Но и уважать себя, как когда-то, больше не могу. То, что я делал по ее требованию… то, с чем я примирялся по ее указке… – Хафтор снова замолчал и только тряхнул головой, не договорив. Потом кашлянул, прочищая горло. – Ки, – сказал он, – Кора просила тебя поучаствовать в Обряде, ведь так? Значит, она хочет приучить тебя к гарпиям. А теперь ответь мне, Ки, на один вопрос. Если бы тебе представился случай еще раз обнять Свена… прижать к себе теплое тельце маленькой Риссы… дернуть за нос малыша Ларса, чтобы не нес чепухи… решилась бы ты после этого уехать из Арфистова Брода?..

Сумерки делали глаза Хафтора двумя темными дырами в белом пятне лица, застывшего в каких-то дюймах от лица Ки. А вокруг было холодно и темно. Вопль одиночества, уже звучавший сегодня в ее душе, вновь отдался эхом в мозгу. Вернуть их. Обнять. Ощутить их объятия. Чтобы теплое дыхание Свена опять коснулось щеки…

– Кости, – сказал Хафтор. – Кости и плоть, источенная червями. Гарпии придают им видимость жизни, продают их нам за кусок мяса, да еще и управляют нами к своей выгоде. «Да, да, Руфус, разводи побольше скота», – говорит ему его мертвый отец. Гарпии ненасытны. Отведи побольше земли под пастбище. Прикупи коров. Зачем возиться с овцами? Теленок больше барашка. Как раз то, что голодной гарпии надо…

Сердце Ки бешено заколотилось. Она рывком сбросила руки Хафтора со своих плеч и отступила на шаг.

– Если бы это было правдой, Кора не стала бы…

– Верно, Кора никогда не совершила бы такого злодейства, – кивнул Хафтор. – Я имею в виду, сознательного злодейства. Но она стара и к тому же вообще не знает, что можно жить как-нибудь по-другому. Ну так что, велим старухе отказаться от ее веры и признать, что через несколько лет, когда придет ее срок, она умрет по-настоящему, навсегда? – У Хафтора перехватило горло, Ки показалось, что он готов был всхлипнуть. – Она же думает, что и сама будет вновь приходить. Да кто сумеет устоять перед подобным искушением? Сам-то я в это не верю… Но не верю, Ки, и в то, что ты, раз попробовав, сумеешь себя одолеть. И поэтому я говорю тебе: уезжай! Уезжай, как уехал бы и я, будь я хоть немного сильней…

– Я дала Коре слово, – ответила Ки, выталкивая из себя каждое слово, словно обледенелый булыжник. – Я не могу. Пока не могу.

– Значит, никогда не уедешь, – упавшим голосом подвел итог Хафтор. – Значит, зря я тут распинался и собирался с духом, чтобы посоветовать тебе уехать. Понимаешь… если бы я сбежал из Арфистова Брода, мне пришлось бы самому нести ответственность за свою жизнь и за те решения, которые я принимаю. Я не мог бы больше кивать, мол, дух отца мне так нашептал. Пришлось бы самому держать ответ за все, что я сделал… и за все, что не сделал. Итак, ты остаешься… Честно говоря, это меня отнюдь не печалит. Если бы ты решила уехать, я сам подгонял бы твоих коней в темноту… но мне очень не хватало бы тебя, Ки.

Он потер обеими ладонями лицо, словно пробуждаясь от долгого сна. Потом потянулся… и вдруг схватился за поясной кошель:

– Ох, я же совсем забыл! Марна ужасно стесняется, так что велела мне…

– Он повозился, с трудом нащупывая впотьмах завязки кошеля. Что-то смутно блеснуло при свете луны. – Вот, – сказал Хафтор. – Серебряный гребень для твоих волос. И браслет на руку.

Ки взяла с его ладони чудесные серебряные вещицы. Они были теплыми – нагрелись от тела. Спинка гребня была сделана в виде ветвистой, симметрично вьющейся лозы. Ки повернула гребень так, чтобы падал свет, проникавший из-за двери. Серебро так и заиграло в ее руках. Браслет был массивней и чем-то напоминал молнию, свернутую в кольцо. Ки взвесила на руке то и другое.

– Я никогда не ошибаюсь, угадывая вес, – сказала она Хафтору. – Здесь все серебро, что было в той моей кружке. Почему Марна ничего себе не взяла?

– Не захотела, и все, – ответил Хафтор. – Наградой ей была сама работа. Ей так редко выдается случай дать волю фантазии и все сделать по своему усмотрению…

– И все-таки немалая радость творцу видеть свое творение всегда, каждый день, – сказала Ки. Нагнув голову, она поцеловала браслет. Потом крепко ухватила широкое запястье Хафтора и мигом заключила его в серебряное кольцо. Хафтор покачал головой и попытался стащить браслет, но Ки со всей твердостью накрыла его руку ладонью. – Старая уловка ромни, – сообщила она мужчине. – И притом замечательная. Если ты вернешь мой подарок, значит, откажешься и от моей любви, которая, стало быть, тоже тебе ни к чему!

– Поэтому ты и поцеловала?..

Она кивнула. Как славно было опять улыбаться и с легким сердцем кому-то что-то дарить. Ки только подивилась про себя тому, как долго, оказывается, она не испытывала подобного.

– Попался, значит. Придется принять, – сдался, наконец, Хафтор.