Глубина - Борис Орлов

Купола вайров – это не город, тут армейцы церемониться не станут. Убедятся, что Аван погиб, расстреляют торпедами и просто взорвут все к тагамиевой маме! Случайных уцелевших просто засунут в переработку, и хорошо ещё, если не живьём! А этот кретин, эта жадная сволочь Дет Вашт не понимает таких простых вещей! Подставить себя под удар ради паршивых трёх миллионов! Не-е-ет, хватит! Покомандовал…

– Вох Су ко мне, немедленно! – произнёс Аллу Даб, активизируя громкую связь.

В ожидании своего ближайшего помощника в деликатных делах Аллу откинулся на спинку кресла и расслабился. На тяжёлую судьбу жалуется только глупец или слабак. Умный и сильный всегда найдёт способ обернуть самую неблагоприятную ситуацию в свою пользу.

Виктор очнулся в глухом помещении, без каких-либо намёков на окна или двери. В первый момент ему показалось, что он снова угодил на фабрику клонов. Такие же чуть пружинящие стены и пол, в комнате светло, хотя светильников не видно, и на теле – ни единой нитки. Все отличие состояло лишь в том, что в комнате он находился один, да и само помещение значительно уступало размерами фабричному. Так, маленькая клетушка, похожая скорее не на комнату, а на гардеробную в богатом доме.

Афанасьев сел и внимательно прислушался к своему организму. Все в порядке, во всяком случае – на первый взгляд…

В этот момент в стене открылся проход, и в его камеру вошёл высокий человек с узким, хищным лицом, на котором дико смотрелась неестественная, словно приклеенная улыбка эдакого радушного хозяина.

– Дуж Аван?! – вошедший протянул руку для приветствия. – Очень, очень рад, что вы зашли! И один, как вас и просили.

Виктор промолчал, и высокий человек снова улыбнулся одними губами:

– Вы не любите пустых разговоров? Я, признаться, тоже, – он склонил голову, разглядывая пограничника. – Вы не хотите пройти со мной в другое место, где мы сможем спокойно поговорить?

Виктор пожал плечами, показывая своим видом, что не ему здесь решать. Хищнолицый кивнул и сообщил:

– Вынужден извиниться за некоторые мероприятия, которые я просто вынужден предпринять не столько для своей безопасности, сколько для того, чтобы удержать вас, Викт, от необдуманных шагов.

При этих словах в камеру въехал робот, чем-то похожий на тот, которым пользовался Гошши в тренажёрном зале. Он подкатил к Афанасьеву и обдал его каким-то аэрозолем, не затрагивая голову. Виктор ощутил, как тонкая плёнка мгновенно застывает на коже. Не прошло и минуты, как он оказался в чём-то вроде плотного мешка, крепко прижавшего его руки к бокам. Ноги до колен остались свободны – идти кое-как можно, а вот ни бежать, ни тем более – ударить ногой – не выйдет.

Плёнка потемнела, потеряла прозрачность, и пограничник действительно оказался в мешке, из которого торчали только голова да ноги.

– Пойдёмте, дуж Аван, – жестом пригласил собеседник, и Афанасьев засеменил следом. Страха он не испытывал: если даже его собрались пытать, хотя на кой чёрт им это сдалось – неизвестно, то сперва его придётся освободить из этой «подарочной упаковки», а вот как оно сложится потом, когда его руки и ноги окажутся свободными, не знает ни Бог, ни чёрт, ни сам Великий Океан.

Следуя за своим «гостеприимным хозяином», Виктор прошёл по длинному коридору, где и попал в лифт, унёсший их, судя по ощущениям, этажа на три ниже. Снова коридор, изобилием поворотов и разветвлений напоминающий критский лабиринт, низкая дверь – «Берегите голову, дуж Аван!» – и вот они в полутёмном помещении.

Афанасьев с любопытством огляделся. «Ну что сказать? С равным успехом это может быть и медблок, и пыточный застенок, и лаборатория, и какой-то непонятный склад неизвестного оборудования», – подумал он и остановился, ожидая дальнейших действий своего провожатого.

– Садитесь, Викт, – человек с хищным лицом снова улыбнулся, впрочем, теперь это скорее был оскал. – Сигарету? Напитки? Почему вы смеётесь?

Виктор действительно рассмеялся сухим недобрым смехом.

– Как вы представляете себе, что я закурю или возьму бокал? – поинтересовался он.

Правда, плёнка, окончательно высохнув, стала чуть поддаваться при его незаметных попытках пошевелить руками, но к чему об этом знать собеседнику? Вернее, знать сейчас, заранее?

– Ну, если дело только в этом, – высокий нажал невидимую кнопку, и в помещении возник робот, в манипуляторах которого дымилась зажжённая сигарета и тонко поблёскивал бокал с опалесцирующей, чуть мутноватой жидкостью. – Прошу вас.

– Благодарю, но я не курю. Да и для выпивки место и время как-то не подходят, нет?

– А-а-а! – догадался хищнолицый. – Вы предпочитаете сперва говорить о делах? Ну, что ж… – и он снова склонил голову набок.

«Похоже, что в молодости этот хмырь повредил шейные позвонки, – определил Виктор. – Наверное, занимался рукопашным боем или часто дрался…»

– Позвольте для начала представиться. Аллу Даб. Полагаю, что ожидать от вас вежливого «очень приятно» напрасный труд, так что будем считать, что вы его произнесли, а я вам поклонился.

Даб закурил и попытался поймать взгляд пограничника, но когда ему наконец это удалось, то он пожалел об этом. «Однако, сила воли у этого парня железная», – подумал Аллу, отводя глаза и вытирая мигом вспотевший лоб. Он слышал, будто офицеров армейского спецназа тренируют на гипноз и ментальное воздействие, и, похоже, сейчас перед ним сидит наглядное подтверждение правдивости таких рассказов. Даб задумался, вспоминая старика Диса, который первым и рассказал ему, ещё совсем пацану, о способностях офицеров.

Он вырос в федеральном городе Цагрон – мальчишка из шлюзов, чья мать занималась древнейшей профессией, а отца, возможно, и не было вовсе. И это не насмешка, а чистая правда: выполняя закон о населении, его мать легко могла сходить в центр искусственного осеменения. Сыном шлюзовая проститутка интересовалась от случая к случаю, хотя, когда мать не была с клиентом и не валялась пьяной до синевы, она была неплохим учителем. Женщина много рассказывала пытливому пацану о географии, истории, читала на память стихи и даже напевала хриплым голосом арии из опер и насвистывала мелодии из балетов. Только Великий Океан знает, из какой семьи она происходила: сама мать не рассказывала, а когда Аллу вырос, то не смог доискаться. Но он чувствовал: мать вела свой род не от голытьбы шлюзов – слишком уж хорошо образована.

А когда матери не стало, его принял под крыло спившийся старик – бывший солдат, а ныне – профессиональный нищий, Диса. Даб словно наяву услышал скрипучий голос, и снова увидел воспалённые, заплывшие глаза…

– …Я уже думал – всё, – Диса протянул высохшую руку к столу и нашарил недопитую бутыль. – Окружили нас… – последовал долгий гулкий глоток. – Короче: бросай железо и лапки к небу. Во-о-от… – новый глоток. – А тут смотрю: майор наш встал и так вот, – Диса нахмурил брови и насупился, – на их стрелка смотрит. Уставился и ни один мускул в роже не шелохнётся. И тут, – Диса допил бутылку, – мы глядим: а ихний стрелок, значит, дёргается и автомат свой себе в подбородок тычет. И всё пытается до спуска дотянуться. Дотянулся… – старик повертел пустую посудину и зевнул.