Хатшепсут. Дочь Солнца - Элоиза Джарвис Мак-Гроу

Люди поклоняются жизни? Ну, не совсем так. Они обладают жизнью, но не знают, откуда она исходит, следовательно, благоговейно простираются перед ней ниц... Не жизни они поклоняются, а неведомому.

Другое прикосновение — на сей раз с высокомерием узнавания. Люди поклоняются неведомому лишь по той причине, что оно непознаваемо.

Конечно, с иронией подумал Ненни. Эта неразгаданная тайна по сути своей необъяснима. Человек не может вынести невыразимого, которое показывает ему его собственную ужасающую несоразмерность; следовательно, он должен сразу же найти для него выражение. Амон Сокрытый вначале становится Духом, затем Дыханием Жизни, затем ещё более осязаемым — Ветром, а затем — существующим в ветре. Сущий становится Воскрешающим и Камутефом, после этого приобретает куда более понятную сущность Сильного Быка и образ человека с прекрасным непроницаемым лицом, а в конце концов, к глубокому сожалению, становится ревущим смертным быком в храмовом стойле, с рогами и шерстью — и маленькой золотой статуэткой в нише. Этим человек возвеличивает себя, поскольку преуменьшает своего бога; он соглашается поклоняться кровавой плоти, вышедшей из матки, лишь бы швырнуть промелькнувшее ужасное видение в пропасть правды.

Удар... удар... ещё удар. Красивый, но непонятый предмет в пустыне превратился в кучу камней — каким он и был всегда, без всякого сомнения. Ненни вздохнул и закрыл глаза.

Когда фараон через несколько минут открыл их, его взгляд вернулся к звёздному узору на потолке и, в конце концов, остановился на звёздном изображении Исиды, вечно следующей по небу за Осирисом. Изящная живая фигура богини, как всегда, заставила его вспомнить Хатшепсут.

«Фигуры нужно поменять местами, — думал Ненни. — Эго она — та, что убегает, та, что всегда ускользает, и я, тщетно хватающий воздух позади неё. Нет, не всегда... — Ирония постепенно уходила из его размышлений. — Часто она тянется ко мне, пытаясь на свой собственный манер разорвать разделяющее нас, пытается дотронуться до меня и ввести в тот яркий мир, который Шесу знает так, будто она сама жизнь, простирающая ко мне руку... Да, именно таково значение этих рисунков, если в них можно найти значение: жизнь, подманивающая того, кто несёт семя смерти и поэтому не может свернуть с пути, его ноги должны идти, даже против желания. А есть ли у меня желание? Возможно, и нет. Возможно, она права, я предпочитаю сидеть и ныть. Я потерял связь с Египтом, с самой жизнью. Но для неё я повернул бы обратно, если бы смог. Я ответил бы на её прикосновение, если бы знал, как...»

Уже почти совсем стемнело. Он видел лишь линии на звёздной карте. Ненни нехотя свесил ноги с ложа и сел. Он не желал надевать свою диадему и вновь становиться фараоном, но бороться против заключения, в котором он постоянно пребывал как царь, было глупо. А кто был свободен?

Он хлопнул в ладоши. Из передней тихо вошёл раб и зажёг лампы. Ненни заморгал, ослеплённый внезапным светом. Тени спрятались по углам, комната вернулась в обыденный мир. И на него сразу же обрушился град проблем муравейника. Видения... жрица... он должен решить всё это.

Ненни устало поднялся.

— Скажи, пусть мне приготовят ванну, — сказал он и вдруг остановился, поскольку в дверь постучали.

— Ненни! — раздался голос Хатшепсут.

— Открой, — быстро приказал фараон.

Раб широко распахнул дверь, и в ней, как прекрасное видение, показалась Хатшепсут. На царице была гофрированная накидка, сквозь которую виднелась бледная бронза её тёплого и чистого тела. Волосы Хатшепсут были свободно распущены, на ней не было никаких украшений, кроме ожерелья из свежесорванных лотосов, заполнивших ароматом всю комнату.

Сердце Ненни часто забилось — то был предмет его собственного поклонения. Он вполголоса велел рабу уйти.

Она ступила за порог и остановилась, заколебавшись. Чересчур растерянна, подумал Ненни.

— Ненни... я хочу поговорить с тобой.

— Конечно, моя дорогая. — Он быстро подошёл к жене и ввёл её в комнату. — Какая у тебя холодная рука! — удивлённо добавил он.

— Нет, нет, мне нисколько не холодно...

Она высвободила руку и пошла к двери сада, вглядываясь в прозрачный полумрак.

— Дело в том, — торопливо начала она, — что я хочу поговорить с тобой, но не знаю, станешь ли ты меня слушать. Ты должен выслушать, Ненни... Должен выслушать!

— Конечно, выслушаю, — мягко сказал он. — Что случилось, моя Шесу?

— Я насчёт этого утра, всех этих храмовых волнений. Я думаю, что пророчица права. Мне кажется, что Акхема нужно отрешить от его должности. Это развращённый ничтожный человечек, который в течение многих лет строил своё гнездо за счёт величайшего из египетских богов, моего отца Амона. Он позор для храма, для Египта, для тебя, Ненни! Разве ты не видел этого нынешним утром? Для этого не нужно никаких прорицательниц, достаточно иметь глаза.

— Да, да, я согласен с тобой, — вздохнул Ненни. Так вот, значит, ради чего она пришла. — Вопрос в том, чтобы его кем-то заменить. Кем-то, кто был бы не хуже Акхема.

— Это вообще не вопрос, — неожиданно объявила она. — Я знаю подходящего человека — это Хапусенеб из Фив, Первый пророк храма. У него есть достоинство и характер — господин мой отец знал его и хватил, когда тот был всего лишь сем-жрецом. Он мог бы уже завтра вступить в должность и за месяц распутать все беспорядки, прекратить волнения и всё успокоить...

— Тогда пусть он так и поступит! — негромко воскликнул Ненни.

Фараон обращался скорее сам к себе, но Хатшепсут обернулась. На её лицо упал свет.

— Ты так думаешь, Ненни? О, ты совершенно прав! Ты на самом деле так решил? Неужели всё так просто?

«О боги, я решил бы что угодно, лишь бы только ты смотрела на меня, — подумал Ненни. И ещё одна странная мысль пришла ему в голову: — Неужели всё так просто?»

— Да, я решил, — медленно выговорил он. — Завтра я отдам приказ. Я помню Хапусенеба, он участвовал в Хеб-Седе. Но я никогда не думал о нём. Забавно, что ты вдруг его вспомнила. Почему он пришёл тебе на ум?

— Я видела его — всего мгновение — этим утром, когда ушла из комнат Акхема, гуляла и ждала тебя. — Она слегка замялась, тоже пытаясь принять какое-то решение, а затем резко сказала: — Я видела ещё и начальника кладовых.

— Ах да, этого незаменимого...

— Он действительно незаменимый. Именно такой, как думают о нём Акхем и прочие, — проговорила Хатшепсут, вновь отвернулась к тёмному саду и добавила: — Хапусенеб тоже считает его таким. Да и у меня самой создалось такое впечатление. Знаешь, Ненни, я не удивлюсь, если вскоре увижу, что он станет рабом Амона.

— Вот как? — Ненни почувствовал странное беспокойство, для которого не было никакой видимой причины.

Разве что деланная непринуждённость тона там, где уместно было ожидать непринуждённости более естественной. И это заставило фараона понять, что он совсем не знает мыслей жены.