Трепет - Сергей Малицкий

– Главное, чтобы я сама не покраснела, – ответила Кама. – Ни полностью, ни частями.

…Вот и пригодилась наука Виз Вини. Кто бы мог подумать, что затверженные движения будут годны и для схватки со сворою диких псов, каждый из которых мог сожрать Каму вместе с костями и одеждой? Но именно теперь она кружилась, двигалась, переступала с ноги на ногу, вовсе не задумываясь о том, что будет делать ее правая рука с черным клинком. Зато левая безошибочно лепила самое привычное заклинание из возможных, то самое, которым она пользовалась, чтобы разжечь костер. Правда, в свое время его пришлось слегка изменить. Сам Окулус – учитель вельможных отпрысков Лаписа в магии и прочих естественных науках – копался в древних свитках, пытаясь помочь Каме. Еще бы, ведь ее тогдашний наставник Сор Сойга, как шутил тот же Окулус, учитель противоестественных наук, требовал, чтобы магия была незаметной, а попробуй слепить заклинание, чтобы и в десяти шагах никто не почувствовал магического дуновения? А уж выполнить просьбу любимой ученицы, чтобы с одного щелчка загорался костер, даже собранный из сырых дров, – это, наверное, и самому Софусу, ардуусскому магу, было бы не под силу. Но с учетом буйного нрава и вечного излишка силы Камаены Тотум задача перед Окулусом стояла не неразрешимая, и Кама это тут же подтвердила, вызубрив содержание полученного лоскута пергамента наизусть. Правда, когда в орденской башне Виз Вини увидела, как принцесса разжигает огонь в камине, наставница не преминула заметить, что всякая магия – это зачастую не только конец схватки, но и начало нити, ухватив за которую мага можно выудить из любого панциря, но об этом ли следовало рассуждать, когда мерзкая тварь с оскаленной пастью летела точно на тебя?

Первый же калб с визгом покатился вниз с обрыва со вспыхнувшей пламенем мордой, второй пролетел мимо, пытаясь развернуться на ходу, но черный клинок уже расчерчивал лоснящийся бок алой расщелиной. Следующая пара почти повторила судьбу предыдущей, разве только обожженный зверь закрутился тут же, у ног Камы, да и второй хрипел рядом, прыгая на трех лапах и волоча четвертую. Кама добила последнего и тут только поняла, что схватка изменилась. Четверка молодых зверей ретировалась, и в ее сторону медленно шел вожак. Самка стояла над тушей, издавая негромкий, но протяжный рык. Над солончаком стоял тяжелый запах свежей крови.

– Я бы на твоем месте убежал, – прошелестел Орс. – Он же почти с лошадь. И, кажется, не намерен прыгать.

– А я бы на твоем – улетела, – прошептала Кама. – И ты, в отличие от меня, способен улететь.

– Улечу, – ответил Орс. – Но, надеюсь, не из брюха калба.

– Надейся, – метнула спасительную магию Кама.

Огонь вспыхнул и погас почти сразу, стоило огромному языку слизнуть пламя, лишь опалившее кожу. И второй комок огня постигла та же участь.

– Ты забавляешь, что ли? – простонал Орс. – Четыре десятка шагов осталось! Да что ему эти искры? Только нос обожгла!

– Не нос, а нюх, – отрезала Кама. – Не обожгла, а выжгла. Уши не успею подпалить, а вот глаза…

Она подпалила зверю глаза, когда до него осталось несколько шагов, и бросилась вперед, потому что и калб, верно, истратив остатки стойкости, сорвался в бешенство и рванулся к ней, будто хотел не только разорвать дерзкую противницу, но и испепелить ее ею же насланным пламенем. Каме потребовалось не меньше нескольких секунд, чтобы свалить обезумевшего зверя, который хоть и не сумел добраться до обидчицы, но, даже касаясь ее собственной тушей, разодрал одежду в клочья.

– Ну, хоть так, – прошептала Кама, когда калб рухнул и она обнаружила, что все прочее стадо, вместе с самкой, скрывается в лесу, бросив даже кабана. – Как насчет тушеной свинины?

– Глаза подними? – странным, мертвенным голосом посоветовал Орс.

– Птицы? – спросила Кама, стирая с лица забрызгавшую его кровь. – Нет. Сэнмурвы. И не меньше полсотни. Но они высоко. Боятся.

– Они не тебя боятся, – прошептал Орс. – Они просто ждут своего часа. И калбы не от тебя убежали. Быстро, быстро мажься кровью! Вовсе заползай в брюхо к калбу. Заползай, я тебе говорю!

Кама не стала мазаться кровью. И так была вымазана с ног до головы. Хотела было даже поспорить с Орсом, но глухое урчание и грохот переворачиваемых под берегом глыб были доходчивее увещеваний. Она вскрыла брюхо калба и полезла в синеватую путаницу вонючих кишок.

– Вот и помылась, – только и смогла выдохнуть, давя в горле приступ тошноты.

– Теперь слушай, – начал шептать Орс, когда она зажмурилась, замерла в потрохах, оставив у разреза, кажется, только нос. – В Сухоте много разной дряни. Было и побольше, но и теперь хватает. Но есть одна тварь, на которую не действует магия. Ее даже гахские шаманы не в силах отогнать. Думаешь, просто так гахи не подходят к горам? Я, правда, не думаю, что этой мерзости осталось больше десятка, но одна из них как раз теперь выбирается на берег. Слишком много вонючей крови здесь пролилось. Это сухотный падальщик, девочка. Ты не дергайся, лежи и молись богам, чтобы он на тебя не наступил. Он сначала примется за кабана, но потом уж все подожрет, не сомневайся. Но пока будет жрать кабана, постарайся отползти. И знай, что он хоть и не быстрый, но убежать не получится. На лигу и у него прыткости хватит, да и вся эта мерзость, что в небе кружится, тучей на тебя ринется! Они же с него кормятся, тут сейчас весь солончак плотью будет заляпан, никакая хозяйка так мясо не порубит…

Между тем грохот усилился. Заскрежетал камень, словно кто-то выбирался из пропасти, царапая гранит сталью. Раздалось тяжелое уханье, и камни под тушей калба задрожали. Секунду или дольше Кама лежала, стиснув зубы и подавляя в себе желание кинуться прочь. Затем камни задрожали снова. Что-то тяжелое и огромное двигалось рядом. Вот оно запыхтело почти над головой Камы, затем продвинулось чуть дальше, в сторону кабана и, уже удаляясь, все-таки придавило калба, в котором лежала Кама. Кости зверя затрещали, и Каму выдавило из вонючего брюха вместе с грудою кишок, как выдавливается обмылок из мокрой руки.

– Жива? – спросил Орс.

– Не уверена, – все-таки вывернуло наизнанку Каму. Она мотнула головой, смахнула с глаз залепившую их слизь, приподнялась на четвереньках и оцепенела. Впереди, в полусотне шагов, там, где была оставлена калбами туша кабана, шевелилось чудовище. Наверное, более всего оно напоминало черепаху. Но напоминало только лишь неровными пластинами панциря, покрывающими все ее тело. Силуэт же скорее напоминал огромного медведя. Калбы рядом с этим медведем казались бы дворовыми шавками рядом с быком.

– Араманы зовут его зверь-камень, – проговорил Орс. – Он выбирается из гор два-три раза в год. Сэнмурвы иногда гнезда строят возле его лежки. Ждут, когда тот проснется. А он ждет падали. Приходит время пожрать– лежит и тянет в себя ветер. И вот уже где-то рядом льется много крови… Тебе просто не повезло. Когда он нажирается, он уходит обратно, сворачивается камнем и спит, пока не придет время испражнить переваренное и снова отправиться за лакомством. Кстати, его испражнения сэнмурвы считают лакомством!