Краткая история российских стрессов. Модели коллективного и личного поведения в России за 300 лет - Яков Моисеевич Миркин

нет, не виновна! Такой ответ — не отрицание самого выстрела. «Говоря „не виновна“, присяжные вовсе не отрицали того, что она сделала, а лишь не вменяли ей этого в вину».[482]

Действие этого вердикта на общество было ошеломляющим. Он может толковаться как признание возможности необходимой самообороны народа. «Если к человеку врывается шайка разбойников, то, по всеми признанному естественному праву, он может защищаться с оружием в руках… Чем лучше разбойников жандармы, вламывающиеся в чью-то квартиру?»[483] Или считаться оправданием «преступности кровавого самосуда», по выражению Кони. Око за око! «Нашлись мстители. Найдутся и последователи».[484] Он — одна из точек отсчета в кампании террора против властей. Только в 1894–1916 гг. были убиты тысячи чиновников, около 17 тысяч жертв «революционного террора».[485] И еще — причина для новых жестокостей. Никаких больше присяжных. Око за око! Только военные суды!

Кони считал, что дело Засулич его спасло. «Если… я не оказался бы в опале… я бы продолжал взбираться по иерархической лестнице и, наверное… в один день очутился бы на министерском кресле. И передо мною оказалась бы альтернатива — или же с первых шагов сломать себе шею… или же… пойти на компромисс, на сделку со своею совестью: сперва уступить в одном деле, намереваясь уже зато в другом настоять на своем, но мало-помалу покатиться по этой наклонной плоскости, пока совершенно не потерять своего лица».[486]

Другой

Дальше — чересполосица. Он не любим, в опале, все помнят о деле Засулич. Но еще и очень ценим, как профи, честный, нравственный, умный, известный всей России. «Я 50 лет работал на большой сцене уголовного суда и правосудия».[487] Сверхсложный случай? Крушение царского поезда в Борках в 1888 г., чудом не повлекшее смерть императора и его семьи? Следствием руководит Кони.

С 1907 г. член Госсовета и сенатор. Достиг высших чиновничьих рангов. Предложено министерство юстиции при Столыпине (отказался). Все возможные, по восходящей ордена: Св. Станислав II степ. (1868); Св. Владимир IV степ. (1874); Св. Владимир III степ. (1886); Св. Станислав I степ. (1889); Св. Анна I степ. (1895); Св. Владимир II степ. (1898); Белого Орла (1906); Св. Александра Невского (1915). Не достиг только высшего — с бриллиантовыми украшениями Св. Александра Невского (революция).

Так разве бывает? Как можно успешно служить, покрываясь орденами — и быть в оппозиции? «Как опротивел мне Петербург, какую непрерывную цепь страданий я в нем пережил лично за себя и за близких людей и за дорогое дело… Какие еще несчастья готовит мне судьба в этом Молохе? … Человек средних, умеренных убеждений, одинаково негодующий на насилие, откуда бы оно ни шло, сверху или снизу… в котором ошибки правительства не могут заглушить любви к отечеству и пред которым Петербург не заслоняет России, не находит здесь места, удовлетворения, признания, справедливости».[488] «Мне до того опротивел этот громадный дом сумасшедших, называемый Петербургом… А еще бы лучше умереть — и не видать, и не слыхать ничего. Тяжело жить среди поголовного и бессердечного безумия целого общества».[489]

Как это возможно? Служить — и быть чужим? К тому же всю жизнь приготовляясь к смерти? В 22 года, 1868 г. — горловые кровотечения; 1879 г. — «временный паралич языка и верхней части тела»[490]; 1888 г. — «никак не могу добиться ладу с сердцем»; 1906 г. — «у меня бывают дни, когда случается по два припадка»; 1909 г. — «я испытываю такие боли, что кажется, что из сердца мне выдергивают зуб».[491]

Как можно выдержать это без семьи? «Судьба, серьезный взгляд на супружеские отношения, раннее знакомство с жизнью, вечный труд, не оставлявший досуга, — создало то, что я лично одинок».[492]

Кажется, он был сделан из крайностей. Быть либералом, «красным» — и верно служить, достигая высших чинов и наград. Всю жизнь провести в кровотечениях и сердечных припадках — и пережить большинство сверстников. Он ушел в 83 года, в 1927 г. Любить, быть окруженным женщинами — и остаться в одиночестве и без детей. Быть юристом, с мышлением ясным, формальным — и страстным в письме и речах. Толкователь Пушкина, общеизвестный критик, писатель и публицист, доктор права, почетный академик по разряду изящной словесности Императорской академии наук, избранный 8 января 1900 г. вместе с Львом Толстым, Чеховым, Короленко, Вл. Соловьевым. Как это соединить?

Есть ответ: труд. Вечная работа. Служение не государству — обществу. Любовь не к государству — к отечеству. Любовь к своему народу. Любовь к человеку. Безукоризненная нравственность и чувство долга — в помощи, чтобы хоть как-то умиротворить государственную машину. И сделать все возможное — лично, всем, чем можешь, — чтобы внести в общество нравственность, рациональность, должное чувство свободы и самоуважения. Чтобы суд был третьей властью в России, независимой, не безличной, не имеющей обвинительного уклона. «Нравственные начала в уголовном процессе (общие черты судебной этики)» — это ведь его труд.[493] «Иногда приходишь домой из заседания совсем с измученным сердцем, — и редки случаи радости по поводу спасения какого-нибудь несчастливца».[494]

Его тексты захватывают. Десятки очерков и статей, стенограммы речей в суде, письма, редкие по искренности, и сегодня, спустя сто с лишним лет чувствуются образцом стиля, ума и — лучше еще раз сказать — нравственности, доброты. Золотой русский язык. И еще — острые сюжеты. Его «Судебными речами» (1888) «все зачитывались».[495] Следы его расследований у Достоевского и Толстого. Он был чудесным рассказчиком и, как бы сказали сегодня, «умел дружить».

Может быть, внешность? Верх обаяния? «На мне от рождения лица нет».[496] Хромой, ковыляющий (случайное происшествие). «Тяжело было наблюдать за старым маленьким человеком, который на костылях передвигался по улице, часто останавливаясь для отдыха». А потом «мы забывали, что перед нами старик… Глядя на него и слушая его образную речь, часто перемежающуюся шутками, острым словом, изображением рассказываемого в лицах (он был прекрасным лицедеем), мы готовы были слушать оратора до бесконечности».[497]

«Обаяние ума — вот в чем заключалась сила Кони».[498] Главное имущество — мозги.

Скрижали

Суд человечный, суд, охраняющий личное достоинство. Решение суда должно основываться на том, что «представляется логически неизбежным и нравственно обязательным».[499] В нем должно быть проявление «той разумной человечности, которая составляет один из элементов истинной справедливости».[500] Судья всегда должен иметь «возможность сказать себе, что ни голос страсти, ни посторонние влияния, ни личные соображения, ни шум и гул общественного возбуждения — ничто не заглушало в нем сокровенного голоса, не изменяло его искреннего убеждения и не свело его