Наполеон. Изгнание из Москвы - Рональд Фредерик Делдерфилд

шли бои, главные силы переправлялись через реку и снова собирались на другом берегу. Армия Чичагова, сосредоточенная у деревни Стахово, насчитывала около 30 тысяч солдат[56]. Для сдерживания ее нападений Удино имел не более 8 тысяч солдат. Солдаты Удино, сражавшиеся в соотношении почти четыре к одному, проявили себя блестяще; в анналах Великой армии нет лучшего примера боевой ярости в чрезвычайно трудных обстоятельствах.

Как только русский генерал понял, что французы оказались в состоянии переправиться на правый берег, он атаковал всеми имевшимися у него силами и преуспел в этом, обратив в бегство Польский Вислский легион. Французы немедленно контратаковали среди зарослей густых елей, там, где еще оставалось достаточно места, чтобы развернуть конницу. Русская артиллерия, стрелявшая высоко, срезала тяжелые ветви деревьев, которые обрушились на людей и лошадей. Здесь погиб генерал Кудра, а героический Легран, сыгравший важную роль, прикрывая отступление у Красного, был тяжело ранен.

Удино, находившийся в это время прямо на огневом рубеже, понял, что контратака должна любой ценой продолжаться дальше, и выслал на помощь наступавшим 7-й кирасирский полк. И в этот момент маршал, с трудом выздоровевший после раны, полученной им летом под Полоцком, был выбит из седла выстрелом и только благодаря проворности одного из членов его штаба, поймавшего лошадь за уздечку, спасся от того, чтобы она протащила его по земле. Пуля снизу вверх вошла в туловище Удино под углом в 45 градусов, и те, кто видел его падающим, решили, что он смертельно ранен. Когда его уносили, он был все еще в сознании. Ней немедленно стал на его место[57].

Тем временем атака кирасиров под командованием полковника Дюбуа имела блестящий успех. Русскую колонну удалось разделить на две, обратив в бегство шесть построенных в каре отрядов пехоты и отбросив врага до самого Стахова.

Оказавшись на месте Удино, Ней совершил еще один легендарный подвиг, под градом ядер наступая во главе колонны со шпагой в руке. Известно, для того чтобы поднять боевой дух, он напомнил одному из офицеров о фатализме монахов-траппистов, рассказав ему, как монахи стоят на краю собственных могил, повторяя один за другим: «Брат, человек должен умереть!» Офицер согласился с ним. «Брат, человек должен умереть!» — сказал он, и Ней, повторив эту фразу, вместе со своими солдатами пошел в атаку. Новая атака русских провалилась, они так и не смогли прорваться сквозь тонкий заслон из храбрых людей, стоявших между ними и мостом. Весь день Ней под огнем русской артиллерии продолжал держать переправу.

2

Пока длилось это отчаянное сражение, все большее количество войск и транспорта переходило на правый берег.

Бургойнь, добравшийся до брода у Студенки 26 ноября, видел саперов за работой, и авангард Удино, переплывший на другой берег (при этом пехотинцы сидели на лошадях сзади кирасиров и егерей), и дивизию Леграна, которая прошла по первому мосту, чтобы соединиться с солдатами Удино.

Капитан Ройдир вместе с личной охраной великого князя Гессенского и остатками его собственности прибыл позднее, в тот же день, но ни тот ни другой не были озабочены успехами армии так, как своими собственными страданиями. Ройдир был в жалком положении, несмотря на то что от Борисова он ехал в легкой повозке своего полковника. Руки и ноги у него сильно распухли, его все еще мучила дизентерия, он страдал от мучительной боли в правой половине груди. Будучи не в состоянии следить за своим личным имуществом, он стал жертвой нескольких ограблений. Кто-то украл его шинель — крайне необходимую вещь в таких условиях, а также банку меда, которую он берег как сокровище. Несмотря на это, у Ройдира оставалась жалкая меховая шуба, пробитая пушечным ядром, однако он жаловался на то, что из-за дырок в ней и состояния своих обмороженных рук ему было очень трудно снимать и надевать ее.

Бургойнь также с трудом сохранял присутствие духа и мечтал о картошке, хлебе с маслом по-фламандски и пиве. Тем не менее друзья хорошо заботились о нем. Один принес ему порцию похлебки, а другой водонепроницаемую ткань от повозки, но казалось, что Бургойнь был очень близок к тому, чтобы смириться со своим положением. Ожидая приказов о переправе, во время относительного затишья 27 ноября он наблюдал за всем, что происходило вокруг, и запомнил все в деталях. Поэтому месяцы спустя, будучи военнопленным в Германии, он смог записать происходившее в хронологическом порядке. Бургойнь видел, как император и тысячи солдат, по-прежнему именуемые Третьим корпусом, переправились на правый берег, но егерям приказа выступать вслед за ними еще не поступало.

Низины вокруг моста на восточном берегу теперь превратились в большой походный лагерь, в котором были регулярные части и отставшие солдаты всех национальностей Европы. С наступлением хорошей погоды поспешность оставила их. Большая часть из них уселись вокруг гигантских костров и принялись жарить конину.

Едва ли можно осуждать их за это. Они прошагали сотни миль на холоде, а здесь, в конце концов, можно было найти много дров и конины. Казалось, что доносившийся с обоих берегов грохот орудий, где Ней и Виктор сдерживали две русские армии, не тревожил их. Может быть, это было эхо отдаленной войны, активно участвовать в которой они перестали.

Инстинкт самосохранения, присущий Бургойню, вскоре избавил его от нервного напряжения и депрессии. Узнав, что император провел предыдущую ночь на мельнице, он немедленно попросил солдат показать ему это место и, не теряя времени, направился туда. Там он кончиком шпаги выковырял из щелей в полу мельницы сокровища — два фунта муки, смешанной с песком и щепками. Затем Бургойнь разыскал полкового музыканта, у которого был котелок, и совместными усилиями они испекли лепешки, которые разделили поровну. Бургойнь поделился с человеком, который помог ему на последней части дороги, когда он присоединился к своему полку.

Некоторые сцены, происходившие в течение дня, очень тронули Бургойня. Оказалось, что женщины, писал он, сносили лишения гораздо лучше, чем мужчины. Он видел маркитантку, поддерживавшую голову умирающего ветерана, отца ее детей, двое из которых умерли в дороге задолго до этого. У этой пары, говорил Бургойнь, ничего не осталось, кроме красивой девочки лет пятнадцати. Дальнейшая судьба женщины и ребенка продолжала интересовать сержанта, и он пытался выяснить, остались ли они в живых, но его попытки успехом не увенчались. Затем тот же самый инстинкт самосохранения спас его от почти неминуемой гибели. Проснувшись в семь часов вечера и заметив, что на мосту нет никого, кроме нескольких саперов, оставшихся, чтобы отремонтировать его, Бургойнь спокойно перешел