Остров надежды - Станислав Хабаров

– Он весь горит.

– Не во время это. Хотя что я говорю, как будто есть время для аварий и травм. К вам ведь вот-вот «Союз» отправится и нужно узел освободить и тросовую систему опробовать.

– А нам что делать?

– Загрузили «Прогресс»?

– Да, под завязку, загрузили полностью.

– Тогда карабин тросовый перецепить. Вы в гравитационке уже? Расстыкуем с Земли. Трос сам натянется, а вам с помощью карабина следует его присоединить. Помните на тренажёре делали?

– А – «Слон и верёвочка».

– Смеялись, а теперь зависите от неё. Врач на связи. Вы готовы? Записывайте.

Ужасно это. Когда вроде выкарабкались, и их спасение – дело лишь времени, и нужно напрячься, готовиться к возвращению: и на дорожке велоэргометре, и в «Чибисе», и вот тебе на – обширный ожог. И не только ожог. Сознание Сергея то появлялось, то пропадало, и он проваливался в небытие, а пробуждался и действительность пугала, как страшный сон. Но организм боролся, очнувшись он узнавал, что ситуация чуть улучшилась, что отстыкован грузовой корабль. Его опустили на тросе. На низкой орбите он отделился, а трос автоматически смотан и ожидает прибытия транспортного корабля. А сам он раздет, привязан, как парус, «по углам», обмазан с головы до пят мазью. (Пошли в ход все бортовые аптечки, что завозились с каждым кораблем). И для того, чтобы он не мёрз, в отсеках подняли температуру. И выходило, что то, чем он занимался в молодости – автоматическое управление по командам с Земли – теперь работало на него. На них.

Софи и Жан принимали солевые таблетки, как положено, и выполняли функциональные пробы в костюме «Чибис». Всё шло своим путём, и Сергей чувствовал себя обузой тем, что требовал внимания к себе и был теперь центром их забот.

– Давай, натягивай.

– Да, он от боли умрёт. Какой там скафандр. Доложим просто, что надели. Напялили.

– И сами не будем надевать, просто доложим. Когда возбуждающее давать?

– А может не нужно? Зачем ему возбуждающее? Расстыкуемся…

Сергей всё слышал, но не реагировал. Не было сил. Он то проваливался в небытие, то приходил в себя, но только толку от него в экипаже не было. Выручала невесомость, она позволяла ничего не касаться. Он снова проваливался в омут бессознательного. Его мучило навязчивое – будто он что-то просмотрел и не записал, и теперь всё зависело от этого. То вдруг ему казалось, что жизнь прошла, и это – не отчёт, а итог. Жизнь прожита. А лучшие годы ушли на подготовку и ожидание.

Нужно признать, что лучшие годы он провёл не лучшим образом: и в отношении себя и окружающих, и оттого теперь он так одинок. Одиночество среди людей и жизнь, что не удовлетворяла, но продолжалась. Тянулись дни, когда и полное удовлетворение ничего не значило… В памяти повторяясь возникал любимый сад, ели за рыжей дорогой, разливные закаты.

Чувствовал он – всё это теперь не для него. Башни не для него и площади городов с фонтанами, сборища не для него и речка в зарослях. Он от всего отступился. Всё для него – в прошлом, а в настоящем только парение над Землей. Рядом Земля вращается вечным двигателем, и ты единственный её рассматриваешь.

Позже опять наступило навязчивое, он вроде бы брался, но цель уплывала от него, и всё туманилось.

Расстыковка прошла без замечаний.

– Надели скафандры? Не жмут?

– Не жмут.

– Настроение?

– Прекрасное.

– Разрешаем сбросить давление. Закрывайте люк. Сергей, ты как?

– Никак … Он спит.

– Давайте, с богом. Ребята, вся надежда на вас.

– Задраили люк? Убедились, утечки нет? Наденьте скафандры. Ни – нет, а слушайтесь. Я – командир. Садитесь в кресла. Пристегнулись? Ты его куда привязал? При спуске аквариум этот тебе же на голову свалится…

В глазах поплыло. Как бы опять не потерять сознание.

– Проверяем системы корабля. Софи, читай вслух по документации. Жан, помогай. Я выполняю, а ты меня контролируешь. Расстыковываемся… Крюки разомкнулись… Отходим… Станция на экране… До свидания, «Мир»… «Мир доброй надежды» …Жан, за тросом следишь?

– Опускаемся на тросе… Трос тянется.

– «Заря», всё как доктор прописал… Погас транспарант. Отцепился трос. Наблюдаем станцию.

– Счастливо, ребята. До встречи, «Близнецы». Мягкой посадки.

– До встречи, Николай.

Команды на спуск были поданы. Включилась программа спуска. Нужно проверить ориентацию…В визире облачность. Не зацепиться. Должно же всё-таки повезти. В разрывах облаков – Африка. Смотрите вместе со мной… «На торможение». Земля в дымке или это в глазах? Контролируйте. На торможение?

– Сейчас, сейчас… Да, точно… На торможение, командир.

– Даю разрешение на включение двигателя. Теперь ждать. Проконтролировать включение… Выключение… И всё. Не подкачал двигатель.

На огромном экране ЦУПа разошлись разноцветные точки: голубая – «Мир», розовая – «Союз».

– Сергей, как у вас?

– Двигатель отработал «на торможение» с расчетным импульсом. Время работы – 259 секунд. Да, вы сами всё знаете.

– Следим.

Теперь можно расслабиться. Сергей откинулся и обмяк.

С утробным звуком сработало разделение корабля. Полетела изоляция. Мгновение тишины, вот заработал СУС[24], застучали двигатели. Сергей уже ничего не чувствовал.

Ах, сколько времени они ждали этот момент. Сколько им Сергей о спуске рассказывал… Работает автоматика, её дело главное – по возможности затянуть процесс, сделать положе траекторию. Это важно, а сегодня особенно, ведь на борту – больной. Иначе Сергею не выдержать. Сила действует поперёк тебя, вжимает в кресла с утроенным-учетверённым весом.

Желтоватые всполохи в иллюминаторах. Ярко-сине засветился транспарант «Перегрузка».. Вжимает в кресла, горло перехватило. В желто-красных иллюминаторах горящая изоляция. Они – в ударной волне. Температура в ней – десять тысяч градусов.

Много раз им рассказывал Сергей. А теперь он и здесь и нет его, и они за него молятся… Он рассказывал: при входе в атмосферу центровка «фары» спускаемого аппарата такова, что создаёт подъемную аэродинамическую силу. Развороты по крену снижают перегрузку. Но делает всё автомат. Невозможно себе представить, что вся гигантская мощь ракеты, вся работа выведения, подъём в высоту теперь погасится атмосферой. Двигатель гасит всего-то сотые доли процента энергии спускаемого аппарата, а остальная уходит в тепло и рассеивается. Всё горит, и СА плывёт на подушке плазмы. «Знаешь, Софи, мы сейчас чуточку подогреем атмосферу».

Ах, уж эти тинейджеры… И когда же всё это кончится? Но вот словно кто-то сильный и добрый снимает с груди чугунные блины, и голос в наушниках.