Сорок третий номер... - Дмитрий Герасимов

– Андрей! – услышал он сквозь рев музыки.

Анна в белоснежном свадебном платье махала ему рукой.

– Иди сюда!

Голота неловко пробрался между столами к жениху и невесте.

– Хочу тебя наконец познакомить с Костиком! – объявила Анна. – Костик, это Андрей, мой сосед и друг детства, я тебе рассказывала.

Жених допил из бокала шампанское, вытер губы салфеткой и, привстав из-за стола, великодушно протянул Голоте ладонь. Тот пожал ее, понимая, что нужно что-то сказать, и вдруг выпалил, кивая в сторону музыкантов:

– Они играют мелодию из фильма «Карьера Димы Горина».

– Спасибо за информацию, – улыбнулся Костик. – Теперь буду знать.

В своих фантазиях Андрей рисовал себе его маленьким, рыхлым, вечно потеющим мужиком лет сорока с небольшим, у которого этот брак – третий или пятый по счету. На самом деле муж Анны оказался приветливым и улыбчивым молодым человеком, неглупым и приятным в общении. Высокий, чуть полноватый брюнет с большими, слегка навыкате глазами, черными густыми бровями, ямочкой на подбородке, которая обычно так нравится женщинам, с безупречной прической и элегантными усиками над негасимой, белоснежной улыбкой, Костик вполне мог бы считаться если не записным красавцем, то, по крайней мере, необычайно привлекательным мужчиной. Но завидным женихом его делало вовсе не это. Константин Бабицкий был сыном Карла Даниловича Бабицкого – зампредседателя горисполкома Петрозаводска.

Молодой человек стремительно делал карьеру. После окончания института и ВШКА[8]он двигался по служебной лестнице, перепрыгивая через ступеньки, и в свои неполные тридцать уже возглавлял парторганизацию ведущего предприятия города – Завода высокоточной механики.

Константин впервые увидел Анну на совещании в Горкоме партии, куда ее прихватил с собой в качестве референта директор НИИ. Молодые люди познакомились, потом встретились на следующий день и поужинали в кафе «Ласточка». После этого прекрасно проведенного вечера Константин вдруг исчез и не звонил целую неделю. Анна уже решила, что чем-то обидела или разочаровала кавалера, как вдруг Бабицкий неожиданно появился у нее дома с охапкой свежесрезанных белых роз и чудесным кулоном из прибалтийского янтаря. В тот вечер они ходили на премьеру местного оперного театра, ужинали в уютном ресторанчике «Гулливер» на берегу залива, а когда пришла пора прощаться до завтра, Константин признался девушке в любви.

Они встречались полгода, и Анну, которая все это время умышленно держала жениха за картонной стеной целомудрия, стало удивлять, почему Костик ни разу не попытался добиться ее или хотя бы намекнуть на то, что давно не прочь переспать с ней. «Он такой робкий, – размышляла она, – подозреваю, что к тридцати годам у него еще не было женщины. Оно и неудивительно – единственной невестой для него всегда оставалась работа!» Но, спустя время, ее стали мучить сомнения. «А может, я не привлекаю его как женщина? Может, не вызываю у него желания?»

И Анна решилась ему помочь.

Когда Константин в очередной раз проводил ее до квартиры и, поцеловав на прощание, собирался уходить, она обвила его шею руками, прикоснулась губами к мочке уха и прошептала томно:

– Хочешь остаться?

Константин замялся. В его глазах мелькнул испуг, который тут же сменился неловкостью.

– Понимаешь… – он опустил голову. – Боюсь, что от меня мало проку в постели. Я разочарую тебя.

У Анны вырвался вздох облегчения. «Так вот, в чем дело! Он настолько неопытен, что, вероятно, первый неудачный сексуальный опыт принял за свой пожизненный изъян!»

– Это не главное, – как можно мягче сказала она. – Чувства гораздо важнее. Останься, прошу тебя.

Той ночью Анна старалась вовсю. Она дарила жениху ласки, от которых загорелся бы снег. Но Константин был не на высоте. Больше того, он был похож на работника, которому назначили принудительную уборку в общественном туалете: небрежен, ленив и даже брезглив.

Анна почувствовала досаду, смешанную с обидой, но очень быстро взяла себя в руки. «Не беда, – решила она, – у меня будет время растопить лед».

– Рад знакомству, – бодро произнес Константин, пожимая руку Голоте. – Я счастлив, что у моей жены есть хорошие и верные друзья.

Андрей еще раз отметил про себя, что выбор Анны, бесспорно, удачен. Он кивнул жениху, снова чмокнул в щеку невесту и поплелся к своему столику.

– Как дела? – поинтересовалась тетя Таня, накладывая себе четвертую порцию бараньих ребрышек. – Понравился тебе Константин?

Андрей пожал плечами:

– Не мне же с ним жить. Главное, что он нравится Ане. – И, повернувшись к соседу справа, пихнул его в бок: – Давай, малыш, наливай своего… за двадцать рэ.

Спустя месяц, который молодые провели в Гаграх, Константин отправился в длительную загранкомандировку. Жена поехала с ним.

А Голота опять пристрастился к спиртному, словно в тот свадебный вечер сорвался, сошел с рельсов и покатился с полотна под гору. За время отсутствия Анны он дважды попадал в вытрезвитель, похлопотать и замять происшествия было некому, и оба раза протокол уходил по месту работы. В НИИ у Голоты начались неприятности. Его склоняли на товарищеском суде, стыдили в профкоме и клеймили позором на собраниях. Андрей снова залез в долги, потому что на ежедневные застолья зарплаты не хватало. Тетя Таня от расстройства и переживаний заболела и теперь большую часть времени проводила в постели, окруженная пузырьками с сердечными каплями и пилюлями.

В 68-м году Андрей угодил в ЛТП[9]. Целый год после лечения не пил. А потом сорвался снова.

Однажды глубокой ночью он ворочался в постели, пытаясь побороть бессонницу. Водка сыграла с его здоровьем очередную злую шутку: она лишила Голоту сна.

Андрей лежал на спине с закрытыми глазами и мученически гнал от себя тоскливые мысли, когда тихий, но твердый голос позвал его в оглушающей тишине. Он открыл глаза и рывком сел в кровати. Очертания комнаты, припорошенные лунной пылью, качались перед его взором, словно он находился не у себя дома, а в каюте пассажирского лайнера, попавшего в шторм. В довершение ко всему голова раскалывалась от тупой и звонкой боли, а язык приклеился к небу.

Голота таращился в полумрак, постанывая от дурноты. Голос не повторялся, и Андрей бессильно упал на спину. Веки слиплись, и между ними и глазными яблоками дрожала зеленая рябь. Качка продолжалась. Голота почувствовал, что его сейчас вырвет, повернулся на бок и в тот же момент отчетливо услышал:

– Андрей!..

Он поспешно разлепил влажные веки и уставился на письменный стол, зажатый в угол старым диваном. На мгновение ему почудилось, будто бледная простыня лунного света, покрывавшая комнату, собралась в комок и повисла над столом. Ослепительное пятно, свернувшееся в фокус, уместилось в квадрат фотографической рамки.