Тайна черной жемчужины - Елена Басманова

Генеральша Зонберг встретила доктора с газетой в руках.

Доктор принес извинения за длительное отсутствие, осведомился о здоровье Татьяны и попросил разрешения позвонить по телефону. Через минуту он уже говорил с тетушкой Полиной. Она его заверила, что все в порядке: профессор спит, Елизавета Викентьевна тоже задремала, Мура ушла на курсы, но обещала вернуться скоро, шантажисты о себе знать не давали. Клима Кирилловича несколько озадачило, что Мура отправилась на курсы, но он и мысли не допускал, что девушка самостоятельно займется поисками ювелира.

– Что пишут газеты о смерти князя Бельского? – светским тоном поинтересовался он у генеральши, следуя за ней к спальне ее дочери.

– Ничего не пишут, – ответила старая дама, – и мне ничего не известно о таком князе. Впрочем, я не очень сильна в этой области. Последний князь Бельский, которого я знала, умер лет двадцать назад. А вы о ком говорите – о сыне, что ли?

– Сам не представляю, – признался доктор, – услышал разговор на улице, вот и спросил.

Генеральша Зонберг остановилась, не доходя до спальни дочери, и загородила дорогу доктору. Стальной взгляд уперся прямо в зрачки эскулапа.

– Меня больше интересует состояние Татьяны, – заявила она сдавленным шепотом. – Как вы думаете, не показать ли ее психиатру? Вчера у нее была настоящая истерика. Она царапала себе руками лицо, выла по-бабьи и рычала сквозь зубы о том, что ее молодая жизнь пропадает. Якобы все настоящие люди посвящают себя служению высшей идее, а она из-за легкой царапины валяется в пуховой постельке, что товарищи ее не простят. Порывалась встать и идти на какое-то сборище. Насилу удержали. Ругалась, как извозчик. Все ли в порядке у нее с головой? Не повредилась ли она умом после нападения грабителя?

Доктор как мог успокоил генеральшу, мягкие очертания дородного тела которой так контрастировали с костлявым лицом и резкой речью.

Он вошел в пропахшую карболкой спальню и поприветствовал свою беспокойную пациентку – она лежала, подложив под голову две подушки, и исподлобья молча смотрела на доктора горящим черным взором.

Как с опасного зверя, не сводя глаз с Татьяны Зонберг, доктор неспешно подошел поближе, подвинул стул и сел.

– Клим Кириллович, вы типичный филистер. – Девушка встретила доктора с обычным для нее пренебрежением к нему, скрывать которое она и не считала нужным.

– За что же вы меня так презираете? – усмехнулся Клим Кириллович, в уголках его красиво очерченного рта обозначились легкие ямочки.

– За беспросветное мещанство, – угрюмо пояснила больная. – Вы же образованный неглупый человек, полны сил, энергии. Неужели вы потратите всю жизнь на пустые любезности богатым пациентам и пациенткам? На приятственные разговорчики? На ублажение своего живота?

– И про исцеление больных не забудьте! – добавил миролюбиво доктор.

– Но этого же мало! – прорвало Татьяну. – Как вы не понимаете!? Вы могли бы посвятить себя великому делу! Вы могли бы идти одним путем с лучшей частью общества. Есть идеи, за которые и умереть не страшно, и мужественные люди погибают, гниют в тюрьмах, страдают на каторге, томятся в ссылке...

– Давайте-ка лучше поглядим на вашу рану, – вздохнул доктор Коровкин, – она мне кажется важнее... Так-так, потихоньку затягивается. Не болит? Сейчас сменим повязочку... Если не будете делать резких движений, скоро сможете встать на ноги. Соблюдайте осторожность. Если рана откроется и, не дай бог, попадет инфекция, дело может дойти и до хирургического вмешательства.

– Не пугайте меня, – вспыхнула Татьяна, – мне все равно. Я не хочу жить в вашем затхлом мире. Лучше умереть. – И, закатив глаза, страстно продекламировала:

– "О, если б в небо хоть раз подняться!.. Врага прижал бы я... к ранам груди и... захлебнулся б моей он кровью! О счастье битвы!.."

– Звучит довольно кровожадно, – добродушно заметил доктор.

Генеральша Зонберг горестно смотрела на свою единственную дочь, время от времени обращая умоляющий о сочувствии взор к ясному лицу доктора Коровкина.

– Вы не представляете, какая у меня тоска, доктор, – простонала Татьяна, ее лицо в рамке черных волос стало совсем мрачным. – Смерть яркая, мгновенная, я должна умереть только так. Я способна принести себя в жертву и не оставлять самое трудное товарищам.

– Предполагаю, ваша тоска от нервного потрясения. Не думайте о пользе вашей смерти для товарищей, а лучше представьте, каким горем она станет для вашей матери.

– Танечка, опомнись. – Генеральша Зонберг, боясь подойти к дочери ближе, упала в кресло и схватилась за сердце. – Возьми себя в руки. О какой яркой смерти ты говоришь? С такими мыслями скорее кончишь жизнь в доме для умалишенных.

– Мама! – Голос Татьяны звучал властно. – Идея выше всего! И никакого потрясения у меня нет. Смерть моя должна послужить на пользу общему делу.

Приподнявшись и закрыв глаза, она вновь самозабвенно продекламировала:

– "Безумство храбрых – вот мудрость жизни! В бою с врагами истек ты кровью... Но будет время – и капли крови твоей горячей, как искры, вспыхнут во мраке жизни и много смелых сердец зажгут безумной жаждой свободы, света!" Татьяна бессильно откинулась на подушку.

Клим Кириллович сочувственно посмотрел на заплаканную мать и промямлил:

– Обычный симптом психопатологии нынешнего общественного сознания. Татьяна Эдуардовна еще молода, для ее возраста суицидальные настроения довольно характерны.

Татьяна пренебрежительно усмехнулась:

– Будущее счастье человечества невозможно без жертв. Мы построим светлый мир. Цель оправдывает средства. Сатрапы самодержца заслуживают казни.

Генеральша в ужасе перекрестилась:

– И это говорит дочь героя Шипки?

– Вы считаете, Татьяна Эдуардовна, что лучше властей знаете, что нужно обществу? – Доктор встал со стула и закрыл саквояж. – Помните, что в Священном Писании сказано? Благими намерениями вымощена дорога в ад.

– А у нас есть свое Священное Писание – социалистическое, – надменно заявила Татьяна Зонберг, – и оно посильнее поповского будет. И тоже не один век существует. Мы построим наш город солнца на нашем счастливом острове.

– Если вы о Томасе Море и Кампанелле, то они вовсе не о социализме писали, дорогая Татьяна Эдуардовна, как, впрочем, и иные мечтатели легендарных времен – Платон с Аристотелем, – улыбнулся доктор.

Но упорствующая в своем заблуждении пациентка с необыкновенным жаром возразила собеседнику:

– Только слепой может не видеть, что мы, социалисты, являемся прямыми продолжателями дела Платона и Аристотеля!

– Ах, господин Прынцаев, если б вы пришли чуть-чуть раньше, – шепнула ассистенту профессора Муромцева горничная Глаша, принимая от него в передней пальто, зонт и шляпу. – А то барин только-только заснуть изволили. Да и Елизавета Викентьевна сморилась от переживаний. Тоже заснула.