Танцы марионеток - Елена Михалкова

У этой девочки, мечтательно вспомнил он, такой стеснительнойи одновременно естественной, маленькая грудь прорисовывалась под платьем, нескованная никакими лишними деталями туалета. Ножки с тонкими щиколотками, узкиеплечики с выпирающими даже из-под ткани ключицами – она была такаятрогательная, такая неземная… О ней хотелось сказать «бестелесная». Кристина,конечно, очень хороша, но нужно смотреть правде в глаза: у нее уже нет тойсвежести и прелести юности, которая подкупала его в женщинах. И еще этидурацкие косточки бюстгальтера…

– Я хочу присутствовать при ваших сеансах!

Он раздраженно посмотрел на жену – она оторвала его отприятных мыслей.

– Зачем? Ты же знаешь, я не могу работать, когда рядомпосторонние.

– Посторонние?! Быстро же я стала для тебя посторонней!

– Кристина, ради бога! Ты ведь понимаешь, что я имею ввиду.

– Нет, не понимаю! Объясни, пожалуйста!

Он давно заметил, что когда она злится, в ней появляютсячерты матери – бесформенной колоды с глупым лицом. Это даже пугало его.

– Надеюсь, ты не ревнуешь? Просто смешно…

– Смешно, что ты, как стареющий плейбой, ухватился запервые юные ножки, которые появились в пределах досягаемости!

Кристина выпалила фразу и тут же пожалела об этом. Супреком, но без злости покачав головой, муж отвернулся, и она почувствоваластыд. До чего она опустилась – до мещанских оскорблений! А Роман всегда бежалот пошлости мещанства. Нет, она испробует другой способ.

Кристина подошла, прильнула к его широкой спине.

– Прости меня! Ты же знаешь, как я люблю быть рядом стобою, что бы ты ни делал!

Он выдержал паузу, обернулся, проникновенно взглянул на нее:

– Знаю! Но есть то, что выше наших с тобой желаний.

И указал на холст. Это действовало всегда, должно былоподействовать и сейчас – против такого сильного приема у нее не было аргументов.

Судя по тому, как вытянулось ее лицо, их не нашлось и в этотраз. Конечно, ведь он апеллировал к тому, чего она была лишена, – к мирутворчества! К тонким материям, требовавшим, чтобы он отдавал им себя безостатка.

Впрочем, Мансуров не был циником и искренне верил в то, чтосказал жене. И хотя вслух скромно называл себя лишь работоспособнымремесленником, мысленно всегда говорил «мое творчество», ибо знал себе цену.

Критики смеялись над ним: смеялись и много лет назад, когдаон был малоизвестным художником, смеялись и после, когда успех уже прочносопутствовал ему. Завистники называли его поставщиком розочек, намекая на то,что на всех своих портретах он неизменно писал женщин в цветах. Кто-то изнеумных журналистов после первой большой выставки написал о нем высокопарнуюстатью, назвав Мансурова трубадуром женственности. Прозвище пристало к нему, иРоману доводилось слышать за спиной насмешливое: «Гляньте, трубадур со своейтрубадурой!»

Он знал, что завидовали всему: его успеху у женщин,наградам, его выставкам. «Певец ширпотреба» – это было лишь одно изоскорблений, которым его награждали. Но, к счастью, хорошенькие дамы не слушаликритиков: им нравилась манера Мансурова, такая реалистичная и в то же времяльстившая им. «Мансуров проникает в тайники женской души, – написал оРомане толстый художественный журнал. – Его портреты – это квинтэссенциялюбви, нежности и восхищения Женщиной. Может быть, в наше время они кажутсянезатейливыми, но эта простота искупается искренностью настоящего Художника иПрекрасного Человека».

За эту статью Мансуров тоже поплатился – насмешки над«Прекрасным Человеком» были жестокими. Намекали, что текст написал сам Роман,но это была неправда: он всего лишь заплатил журналистке. Ему хотелось наконецпрочитать о себе правду, и он ее прочитал.

Что бы ни говорили вокруг, женщины любили его бескорыстно –чувствовали, что он преклоняется перед ними. Он был такой добрый, нежный,понимающий, готовый бесконечно слушать их истории, ждущий, чтобы ему излилидушу. И при этом фантастически красивый! Если бы Мансуров рассказал, что изприписываемых ему десятков романов у него не было и трех, ему бы не поверили.Но это была правда.

Он никогда целенаправленно не искал плотских отношений сженщинами. Одна из них, обнаружив, что Роман не собирается, как она ожидала,соблазнять ее и уводить из семьи, в ярости обозвала его импотентом. Мансуроваэто даже не задело. Да, он не видел смысл своей жизни в том, чтобы совокупитьсяс как можно большим количеством красивых женщин, несмотря на то что, видит бог,вокруг него они вились, как бабочки. Сам Роман называл свой темпераментнордическим, хотя ему потребовалось некоторое время на то, чтобы приучить женусчитать его сдержанность нормальной, – поначалу Кристина была ненасытнойнастолько, что это его утомляло и даже пугало. Все-таки люди – не кролики! Они– творцы (во всяком случае, он сам)! К счастью, после года супружеской жизниона угомонилась.

Роман искренне любил ее, и Кристина об этом знала. Он таккрасиво добивался ее! Знакомые, слышавшие историю их любви, рассказывали еесвоим друзьям: женщины – с придыханием, мужчины – со скрытой завистью,замаскированной под насмешку. Они-то были не способны на такие жесты! А вот онспособен. Он и не на такое был бы способен ради своей музы.

Потому что Муза была Мансурову необходима. Что-то случалосьс ним, когда он видел женщин определенного типа: маленьких, худеньких, какмальчики, двигающихся с неуклюжей грацией, стриженных так, что взглядуоткрывалась тонкая шейка со всеми ямками-впадинками, хрупкими птичьими косточками.Роману хотелось бесконечно запечатлевать их как воплощение гармонии на земле.Он работал до изнеможения, брался за любые заказы и успешно завершал их – а всепотому, что в каждой позировавшей даме ему виделась та единственная, чтовоздействовала на него как катализатор, запускающий химический процесс.

Они были редки, эти женщины – крупицы бесценного сокровищасреди однообразного шлака модельного вида. За всю его жизнь Мансуровувстретились всего три таких. И, что самое неприятное, они имели склонность кбыстрому старению. Кристина, пленительная Кристина, всего четыре года назадпохожая на резвого шалуна-пажа, на его глазах неумолимо расползалась,превращалась в дамочку, стриженную слишком коротко для ее начинающего оплыватьлица. Из-за этого он писал все хуже и хуже и сам видел с подступающим ужасом,что во всех его портретах вместо неземного создания проглядывает эта дамочка снамечающимися брылями. За последние полгода он не создал ни одной картины.

Мансуров пришпоривал свое воображение, вслух говоря, что этовременно, что ему лишь нужен перерыв, а затем он снова вернется к работе… Носкрывать правду от самого себя было бессмысленно. Его муза уходила все дальше идальше, и Роман уже предвидел то время, когда у него останутся лишьвоспоминания о счастливом периоде его творчества, полном света, красок, цветови прекрасных ликов, создаваемых им на холстах.