Жизнь вопреки - Евгения Михайлова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ха! Мораль! – с горечью и насмешкой говорит себе Валерия. – Мораль – утонченно растоптать любовь женщины, которая тебя облагодетельствовала? Мораль – сделать сильным противником ее дочь, никому не нужную, никчемную, вечную нахлебницу?
Только Надя и выиграла от переезда. Она иногда приезжала в дом матери на небольшой подержанной машине, которую купил ей Леонас. Надя отлично выглядела, одета была всегда стильно и немного небрежно: явно выбрала свой образ. Она держалась естественно, чуть отстраненно, говорила в основном с Леонасом, они позволяли себе мило шутить в присутствии Валерии. Валерия ненавидела шутки: чувства юмора у нее не было. Уходя, Надя почти приятельски говорила матери: «пока-пока», чем приводила ту в бешенство.
И наконец Леонас довел ситуацию с Надей до крайности. Он сообщил Валерии, что составил завещание: оставляет падчерице квартиру.
– Я подумал, что со всяким может случиться несчастье. Самолеты часто падают, что-то еще. Своих детей у меня точно уже не будет. Я хочу, чтобы у девочки была стабильность в будущем, а сейчас понимание такой стабильности. Это важно для становления личности.
– Я не поняла: зачем завещание? Почему завещание? Разве в случае несчастья с тобой я – не единственная законная наследница?
– Без завещания – да. В том-то и дело. Я знаю, как ты поступишь с этой квартирой и с дочерью.
Это был нож не в спину, а в сердце Валерии. На следующий день она позвонила одному из своих покровителей – друзей отца – и попросила, чтобы ей «сверху» прислали другого зама, она хочет Леонаса перевести на должность рядового инспектора объектов в Подмосковье. Но покровитель был уже не у дел, уходил на пенсию. А новому начальству идея вовсе не понравилась. Пришел приказ о переводе Леонаса руководителем другой, большой строительной компании, должность зама Валерии просто сократили.
Так выглядел ее крах. Если бы Валерия могла просто, как делала не раз, открыть перед ним дверь и сказать: «Пошел вон». Если бы она могла оторвать его от своего горячего и алчного сердца, вытравить ощущения и память собственного раздавленного тела… Это было выше ее возможностей. Но должна быть особая возможность, еще до конца не понятая, не найденная, которая бы оборвала муку, стала бы достойной расплатой и возмездием.
Они по-прежнему жили вместе, только он возвращался домой все позднее. Выяснять отношения Валерия и боялась, и не позволяла себе: знала, что если начнет, то не остановится. А больше говорить им оказалось не о чем. Проблемами своей новой работы Леонас не делился, ее делами не интересовался.
Бездействие казалось Валерии страшнее смерти. И она нашла выход в самой пристальной, детальной слежке. Каждый день проверяла его переписку по мейлу, благо вход на его ноутбук был без пароля. Изучала все сообщения и контакты на его телефоне, пока он был в ванной. Дежурила в своей машине по нескольку часов у выхода из его нового офиса. И она нашла этот главный «вопрос» его новой работы. Он вышел однажды вечером, придерживая под локоть на ступеньках крыльца полноватую шатенку с волной пышных волос до плеч. Они о чем-то говорили, и женщина смотрела ему в лицо с влюбленной улыбкой. Валерия не могла рассмотреть ее лицо в подробности, но его выражение она уловила на расстоянии. Конечно, это и есть контакт в телефоне с одной буквой «М» – постоянный адресат в переписке, состоящей чаще всего из одного-двух слов, указания времени или просто восклицательного или вопросительного знаков. Разведчики, блин. Нашли дуру.
Валерия поехала за машиной Леонаса, увидела, как они остановились у высотки в тихом переулке, вошли в подъезд. В ту ночь он не приехал домой ночевать. А Валерия до утра проделала очень плодотворную работу. Пробила по своим каналам адрес дома, подъезд и список всех жильцов. Выбрала несколько женских кандидатур и поискала по именам и фамилиям в соцсетях. Марина Анатольевна Бочарова, несомненно, была той женщиной, которую Валерия видела вечером. Те же прекрасные волосы. Та же полноватая фигура и, наконец, во всей очевидности проклятое, до тошноты красивое лицо. Утром Валерия позвонила в приемную Леонаса и попросила к телефону Марину Бочарову. Ей ответили, что та еще не пришла.
Валерия в бешеной ярости вынимала из шкафа вещи мужа, бросала их на пол, топтала ногами, она рвала какие-то бумаги на его столе, швырнула на пол ноутбук. Но даже в этом спасительном припадке она понимала, что не сможет все ему сказать при встрече. Когда увидит любимое и ненавистное лицо, может ослабеть, поплыть, не исключено, что кинется умолять, чтобы не бросал. Нельзя допустить себя до такого унижения. Это бесполезно, младенцу понятно. Валерия набрала его мобильный и прокричала:
– Ты жалкий ублюдок, подонок, предатель, похабный изменник! Я сейчас выбрасываю все твои вещи на помойку, и пошел вон из моей жизни! Будь ты проклят, тебя достанет твое преступление.
– Это хорошо, – после паузы произнес Леонас. – Хорошо, что ты поняла все сама. Мне было трудно сказать, причинить тебе боль. Да, конечно, выбрасывай все на помойку. Потом решим, что делать дальше, по уму.
Они развелись быстро, внешне легко и спокойно. Бумаги на подпись Леонасу носил его адвокат. Делить им было нечего. Был тот единственный случай, когда Валерия не отбирала в счет долга за супружество у изгнанного мужа все, исключая носки, которые на нем. Даже не хотелось: слишком хорошо понимала, как уродливо, как губительно для ее репутации будет такое поведение на фоне самой вероятной реакции Леонаса – его благородного, красивого и высокомерного презрения. Тут-то и наступит конец ее авторитету, а с ним и возможности гнаться и дальше за потоком денег, ни на миг не задумываясь, зачем, для чего, для кого. Даже острое горе Валерии было дешевле самой маленькой денежной потери.
На работе Валерия замечала вроде бы сочувственные взгляды, но ей чудилось за ними злорадство. Дочь Надя заехала, сказала какие-то слова, подходящие случаю: типа мы опять с тобой остались вдвоем. Валерия сумела немного сдержать судорогу страшной злобы: как научилась врать эта маленькая лицемерка, наследница отобранного у Валерии мужа. Надя все быстро считала с материнского лица и уехала, совсем перестала звонить. Валерия спасалась от чувства опустошенности, посвящая все свободное время тому, что ей самой казалось постыдной болезнью. Она продолжала следить за Леонасом и Мариной. Они теперь жили вместе, у нее.
…С момента развода Валерии и Леонаса прошел год, и все забыли об этом событии. Для Валерии прошли столетия мучений, и она не забыла, не пропустила ни слова, ни интонации, ни схваченного издалека, из машины в укрытии, чужого эпизода, подсмотренного счастья, украденного у нее.
Однажды утром все прочитали страшную новость. Известный руководитель крупной строительной компании столицы Леонас Рудзитис был убит неизвестным во дворе дома, в котором он жил со своей невестой.
Известие потрясло, оглушило даже тех, кто не был близко знаком с этим необычным, сильным и добрым, красивым человеком. Сотрудники отдела Валерии вспомнили, что Леонас был ее мужем, выражали соболезнования. Она, не скрывая горя, безутешно рыдала, рассказывала любому, кто готов был выслушать, как была счастлива с Леонасом, как любила его и как он любил ее, что бы о них ни говорили. Ведь он даже свою единственную квартиру завещал ее дочери.