Когда боги закрывают глаза - Татьяна Степанова

И Катя, подойдя к ним, стала свидетелем прелюбопытнейшей беседы.

– Молодцы, что не бросили приятеля, – похвалил Август Долгов.

– Он нам не приятель, первый раз тут увиделись в группе, – парень смотрел на свет фонарей. – Спасибо, что нашли нас.

– Чего вы не разделились-то? Один мог на улицу выйти, крикнуть охрану.

– Мы не хотели разделяться, договорились – моя сестренка и мой друг – держаться все время вместе, а пацана этого тоже оставлять в колодце одного не хотели.

– Почему? Боялись заблудиться, дорогу потом к колодцу не найти?

– Дорогу-то я бы нашел. Боялись, что кое-что может вернуться. А он со сломанными ногами, не убежал бы.

– От кого? – спросил полковник Гущин, который, оказывается, тоже, как и Катя, внимательно слушал разговор.

– Так, ни от кого.

– Что курили? – осведомился Гущин, снова принюхиваясь – однако не так, как там, когда его чуть не вывернуло наизнанку от запаха аммиака.

– Мы не курим.

– Рассказывайте сказки, – Август Долгов тоже потянул носом, – трава?

– Самую малость для расслабухи.

– Кто же вам, обкуренным, поверит?

– А я вам ничего такого и не говорю.

– Зато другие экскурсанты хором твердят. Рассказы один чуднее другого.

– Значит, все они вышли, спаслись?

– Все спаслись. И вы тоже спаслись. И товарища в беде не бросили. Это что, правило подразделения – своих не бросать? – Август Долгов указал на татуировку собеседника. – Где воевал, спецназ?

– Везде.

– А сейчас?

– Комиссован по ранению. Недавно из госпиталя.

– А товарищ твой?

– Он в отпуске. Он жених моей сестры Лены.

– И что, все вы втроем решили подкачаться адреналином тут, в Ховринке?

– Типа того.

– Но экскурсия сложилась неудачно.

– Типа того, командир.

– Что вы видели?

– Мы… ничего.

– Я повторяю свой вопрос. Что вы видели тут, боец?

– Вы нам все равно не поверите. Не хочу психом прослыть.

– Я тебе верю.

– И я, – сказала Катя. Плохо вот так встревать, но уж очень хотелось, чтобы парень рассказал все.

И одновременно – вот странность – и не очень хотелось. Потому что как же к рассказу относиться? Верить? Принять на веру?

– Почему вы так настойчиво просили нас не шуметь? – спросил Август Долгов.

– Потому что это, может, бродит поблизости.

– Что это?

– Я не знаю, что это было. Видел всего минуту в свете фонаря. Мы все это видели. Оно выползло из стены и поднялось.

– Как это поднялось? Куда? – хмыкнул полковник Гущин.

– Выползло из темноты и поднялось… не знаю, на ноги или на задние лапы. Такое красное, цвет гноя… раны загноившиеся такого цвета, я это видел, командир. И от него жутко воняло, как от загноившейся раны. Все обалдели, завопили. А оно попыталось схватить ту девчонку, которая упала.

– Где? В зале с арматурой?

– Да, там. Все бросились бежать. И мы тоже. А потом раздался дикий вопль, и я решил, что оно… эта тварь схватила кого-то, рвет. И я… мы с товарищем воевали, не могли же мы вот так бросить, струсить…

– И вы пошли на крики. Ясно. И что увидели?

– Колодец, а там этот пацан. Грохнулся туда, сломал ноги и орал от боли.

– А эта штука… ну, красная? – спросил полковник Гущин.

– Мы ее не видели больше, но чувствовали запах. Потом он исчез. Мы пытались поднять пацана, мой друг спустился, все шло нормально. Но у нас внезапно веревка оборвалась. А затем вы появились – я услышал ваши голоса и пошел на звук. Мы не собирались никому рассказывать о том, что видели тут. Кто поверит нам? А сумасшедшими кому охота слыть?

– Никому. Ты прав, боец, – согласился Август Долгов.

В это время спасатели МЧС достали из колодца Смайлика Герштейна. Когда его укладывали на складные носилки, он все время порывался встать.

– Нам надо убираться отсюда скорее, – убеждал он всех.

Спасатели списывали все это на лихорадку и посттравматический шок, один даже сделал парню укол успокоительного. Но это помогло мало.

– Где Вера? – Смайлик Герштейн метался на носилках. – Скажите ей, я ее не бросал… этот чертов колодец, я не смог перепрыгнуть, не увидел… Нам надо всем уходить отсюда сейчас же! Вы слышите меня? Оно все еще здесь, оно охотится за нами!

Он смотрел на Мещерского сквозь стекло, а потом спросил:

– Тебе чего здесь?

Вот так, через столько лет, через расстояния, океан и Антарктиду, без разных там «Привет, кого я вижу!».

Но Мещерский, пусть и спросонья, узнал голос дальнего родственника Ивана Лыкова.

– Я, Вань, тебя жду, – он открыл дверь машины и неловко вылез.

Порой, когда он получал от Лыкова скупые письма по электронной почте, он представлял себя полярником и… ну да, вот таким, и даже одного роста с собой. А теперь пришлось убедиться, что Ваня Лыков, как и прежде, на голову выше и намного, намного шире в плечах.

Сильнее.

– Откуда узнал, что я в Москве?

– Я… тетя Женя мне звонила и сказала, что ты вернулся.

– Странно, я не общался с тетушкой Евгенией.

– А где ты сейчас был? Черт, как поздно…

– Утро уже, светает. Я потрахался.

Мещерский выпрямился.

– Первый раз после зимовки? – спросил он.

– Стояк замучил. Знаешь, где в Москве легче всего бабу снять, оказывается?

– Где?

– В ГУМе или ЦУМе.

– На вокзале дешевле, Ваня.

– Одеваешься, бреешься, чешешь в ГУМ. Там днем бродит неприкаянное племя обеспеченных жен. Им делать нечего в загородных домах, мужья ими давно не интересуются, имеют молодых любовниц. А ведь это самый благодарный, отзывчивый возраст, Серега, в плане секса – от сорока до пятидесяти пяти. Страстные, голодные, постоянно грезящие о «настоящей большой любви», готовые на все, лишь бы парня симпатичного заполучить, переспать. Их легче всего снять, они никогда не отказывают тому, кто прилично одет и на хорошей тачке.

– Это ты все у себя на станции, на зимовье, дотумкал? – спросил Мещерский. – Весело вы там время проводили в мечтах.

– Мы там вкалывали, Сергун, шахту во льду бурили.

– Озеро Восток, – Мещерский смотрел на Лыкова и пытался, мучительно пытался разглядеть в нем того прежнего Ваньку Лыкова – безбашенного, безответно, безнадежно влюбленного идиота, которого они… нет, только лишь Катя когда-то подозревала в серийных убийствах в старом реставрируемом поместье.