Тридцать шестой - Александр Виленский

Дети вырастали в огромных красавцев.

Они были действительно очень высокими. Все как один. Выше всех тех, кто был рядом. И родители очень гордились ими, торопясь передать им знания, что имели сами. Даже старея, женщины оставались прелестными и все так же дарили наслаждение, от которого никак нельзя было отказаться, ни при каких условиях. Но таких условий никто и не ставил. Это была не жизнь. Это было — счастье.

И все кончилось в один момент.

Шемихаза готовил настой из чабреца и бессмертника, чтобы дать его очередному младенцу, родившемуся на прошлой неделе в доме Номиэля. Устав помешивать варево в котле, он выпрямился размять затекшую спину, выпрямился всего на мгновение, ибо настой надо было мешать, не останавливаясь. И в это самое мгновение он увидел четыре черные точки, возникшие далеко на горизонте.

Нехорошее предчувствие забилось внутри, поднялось оттуда, заполнило тоской все тело. Шемихаза крикнул старшего из детей Номиэля, приказав ему помешивать настой, пока не досчитает до тысячи, а сам двинулся навстречу точкам.

Очень не хотелось ему идти, но не идти было нельзя.

По дороге присоединились ближайшие соратники — Рамиэль, Натаниэль, Езекиэль. Дальше пошли вчетвером. На полпути к селению встретились с теми четырьмя.

Шемихаза, как главный, поздоровался первым, стараясь быть очень вежливым, как того требовал этикет:

— Приветствую вас, Михаэль, Сариэль, Рафаэль и Габриэль.

Михаэль ответил на правах старшего:

— И тебе привет, Шемихаза. И вам, — он кивнул соратникам. Те молча кивнули в ответ. Повисло напряженное молчание.

— Ну что, бывшие воины, нравится вам ваша новая жизнь? — нарушил тишину Михаэль.

— Нравится, — спокойно ответил Шемихаза.

— А вот нам не нравится, — вмешался Габриэль, но Михаэль только бросил взгляд на него, и тот закрыл рот. Собирался ведь еще что-то сказать. Ну и правильно, что не сказал.

— Габриэль торопится, но говорит правду, — продолжил Михаэль. — Нам не нравится то, что вы тут устроили. С какой стати вы решили, что можете этим заниматься? Да еще так смело, на свой страх и риск. Зачем передавать этим несчастным совершенно не нужные им знания? Кто разрешил?

— А кто сказал, что эти знания им не нужны?

— Он сказал. — Михаэль внимательно всматривался в лицо Шемихазы, пытаясь угадать его реакцию. Но Шемихаза умел оставаться бесстрастным. — Только Он может решать, кому что и когда нужно узнавать. Только Он определяет, кто достоин, а кто — нет. И ничто не скроется от взора его. Ты что, Шемихаза, — продолжал Михаэль, и голос его становился все тверже. — Ты что вообразил себе? Что вот так спокойно сбежишь, сбросишь с себя ответственность, которую не тебе дано сбрасывать, — и все это сойдет с рук? Что Он скажет: мол, ну и ладно, пусть эти двести предателей живут мирно и счастливо, пусть извергают семя в земных женщин, когда захотят и сколько захотят, пусть делятся запретным знанием? Ты на самом деле так думал, Шемихаза?

— Нет, — честно ответил тот. — Я знал, что когда-то расплата придет, но я очень надеялся, что позже. А где-то в глубине души очень хотел, чтобы так и было, как ты сказал. Кому от этого плохо? Разве Он не хотел, чтобы людям было хорошо?

— Хотел. Но всему свое время. Нельзя нарушать ход вещей. А ты его нарушил. Теперь надо платить по счетам, Шемихаза.

— И каков же этот счет, Михаэль?

Михаэль не ответил. Он стоял, рассматривая бывших соратников.

— Н-да… А вы изменились… Размякли, расслабились. Рамиэль вон даже потолстел!

Рафаэль и Сариэль хихикнули. Улыбнулся и Габриэль. Шемихаза и его спутники хранили спокойствие. Они ждали вердикта. Но Михаэль не торопился.

— Что, женщины настолько сладки, что вы перестали быть воинами? Вся ваша сила была извергнута в их тугие нежные тела? Что вы дрожите? Натаниэль, ты же всегда был самым остроумным, чего ж молчишь? Страшно?

— Нет, не страшно, — сказал Натаниэль. — Жду, когда ты перестанешь глумиться, хочу услышать суть, зачем пришел.

— А ты мне не указывай, что и когда говорить! — разозлился Михаэль. — Я тебе не твои похотливые дружки, я тебе никто, понял? И вы нам всем больше никто. Поэтому будете стоять и слушать, а я сам решу, когда и что сказать, ясно?

Натаниэль и Езекиэль дернулись было, но вовремя остановились, опять натянув на лица каменное выражение. Габриэль на всякий случай придвинулся ближе. Рамиэль вроде только с ноги на ногу переступил, но встал так, что преградил ему дорогу. Обстановка накалялась.

— В общем, решение такое, — помолчав, начал Михаэль. — Назад вам, сами понимаете, пути нет. Но и здесь вы оставаться больше не можете. Люди, которых вы развратили своими ненужными знаниями, исчезнут с лица земли. Все, кроме одного.

— Кого? — не выдержал Езекиэль.

— Не скажу. Он единственный, кто не получил от вас никаких знаний, поэтому он будет жить как положено. И он, и дети его, и внуки его, и потомки его. И вы к ним не будете иметь никакого отношения. Это понятно?

— Понятно.

Внутри у всех четверых кричала и рвалась наружу страшная боль, мир вокруг был заполнен отчаянием, от которого нет спасения, только выхода не было, ничего нельзя было сделать. Это был конец. Но внешне они оставались невозмутимыми.

— Дальше. По поводу вашей братии. На землю вам теперь вход воспрещен. Наверх — тоже нельзя. Так что сидите, сами знаете где. Будете выполнять самую грязную, самую черную работу, которая отныне с нас снимается. Нам за верность даровано выполнять только самые приятные поручения. А вам — в дерьме возиться. Навсегда. Это тоже понятно?

— Понятно. — Шемихаза судорожно сглотнул. — Когда?

— Когда надо! — оборвал Михаэль, и четверка, развернувшись, отправилась в обратный путь.

Шемихаза и его соратники остались стоять, молча глядя на вестников, пока те не превратились сначала в черные точки, а потом и вовсе не исчезли с горизонта. Каждый из них не произносил вопроса: «Что делать?», на который не было ответа. Оставалось только ждать.

У хижины, затерянной в глухом ущелье, сидел старый Ламех и смотрел на поле, ожидая всходов. Вот так каждый день — просто сидел и ждал. Он давно жил вдали от всех, не прибившись ни к одному селению, поэтому пришествие учителей мудрости прошло мимо него.

Жена его, несмотря на возраст, была беременна первым ребенком. Вот так получилось. Он сам удивлялся.

— Ну, здравствуй, Ламех, — раздался за спиной чей-то голос. Он обернулся. На него, улыбаясь, смотрел непонятно откуда взявшийся высокий и красивый человек. Улыбался широко, прямо весь светился.

— Здорово, — буркнул Ламех, еще не зная, чего ждать от таинственного незнакомца.

— А что так неприветливо? Ну да ладно. — Человек присел рядом с Ламехом, стал смотреть с ним в одну сторону. На поле. Помолчали.