Девушка в цепях - Марина Эльденберт

– Эвелина, что здесь происходит?

– Папенька, я только вошла! Я говорила ей, что сюда нельзя! – воскликнула подруга, прижимая руки к груди. – Говорила, но она ничего не хотела слушать!

Осознание сказанных Линой слов заставило вцепиться в лестницу. Книга не упала только потому, что под ней удачно оказалась подставка. Одного взгляда на Лину, Лину, с расширенными глазами, в которых сверкали слезы, хватило, чтобы все мысли испарились. Сейчас мне отчаянно хотелось, чтобы все это оказалось сном.

– Эвелина, ступай к себе в комнату, – холодно произнес граф, – с тобой я переговорю позже.

Дважды просить не пришлось, подруга вылетела из библиотеки с неподобающей для леди скоростью, разве что двери прикрыла тихонечко.

– Мисс Руа, верните книгу на место и следуйте за мной.

Попадись мы у каталога, еще можно было бы что-нибудь сочинить (например, о том, что я хотела разобрать с Илайджей подробнее какую-нибудь тему), но увы. Я поставила книгу на полку, спустилась и направилась следом за графом. На этот раз он не потрудился пропустить меня вперед, лишь толкнул дверь, предоставив мне самой придержать ее и выйти в коридор. Расстояние до кабинета показалось бесконечным, особенно учитывая, что этот путь мы преодолели в молчании. Тишина, нарушаемая лишь звуком шагов, становилась все более тягостной.

У кабинета ситуация с дверью повторилась, разве что на этот раз она сама захлопнулась за моей спиной. Граф подошел к столу и обернулся: сдвинутые брови и раздутые ноздри однозначно говорили о том, что он не в самом лучшем расположении духа. Не говоря уже о том, что мне даже не предложили сесть.

– Я слушаю ваши объяснения, мисс Руа.

Слова застыли в груди: честно говоря, даже не представляла, за что мне извиняться. По сути, я не сделала ничего плохого, просто воспользовалась его библиотекой. Всевидящий, да я даже не пыталась вынести книгу, но на меня смотрели, как на преступницу!

– Что вы делали в моей библиотеке? Да еще и в разделе магии?

Тяжелый взгляд лег мне на плечи, но вопреки всему я их расправила.

– Это личное.

Наверное, хуже было бы только, если бы я сообщила, что собиралась провести какой-нибудь ритуал из Темных времен или воспользоваться запрещенными заклинаниями. Брови графа сошлись на переносице так плотно, словно собирались врасти одна в другую.

– Поразительно! – произнес он. – Вы считаете возможным расхаживать по моему дому, где вам вздумается, и разговаривать со мной в таком тоне?!

– Со всем уважением, милорд, я не сказала и не сделала ничего оскорбительного.

– Не сделали ничего, мисс Руа? – язвительно произнес граф. – Тогда взгляните на это.

Он подхватил со стола «Светоч» (самую известную газету Лигенбурга, если не всей Энгерии) и вручил мне. Раскрытую на середине.

«В минувшую пятницу Королевский музей искусств открыл двери для начинающих, и, безусловно, перспективных живописцев, в будущем способных внести ощутимый вклад в развитие культуры Энгерии. К сожалению, далеко не все из юных дарований правильно понимают миссию, возложенную на искусство, и опасность свободомыслия. К таковым можно отнести и мисс Шарлотту Руа, представившую на экспозиции свой сюжет под названием «Девушка в цепях».

Я оторвалась от чтения лишь потому, что взгляд графа прилип к моему лицу. Настолько, что я ощущала его всей кожей, и чувство это было не из приятных.

«Безусловно, скандальным является сам факт того, что такое полотно пропустили на выставку. Не говоря уже о женском авторстве и о содержании: на картине представлена полураздетая особа, закованная в цепи и рвущаяся на свободу».

Строчки замельтешили перед глазами, путаясь и заплетаясь в косички. Скручиваясь в жгуты, и снова распускаясь в линеечки. Из чистого упрямства я дочитала статью до конца.

«Что это, если не насмешка над обществом и его ценностями? Ценностями, которые современные женщины впитывают со дня своего рождения и оберегают столь же трепетно, как и свою репутацию? Но мисс Руа, видимо, эти понятия незнакомы. Неуемные амбиции, самовыражение – вот что эта женщина ставит на первый план. Самовыражение, граничащее с дерзостью, пошлостью и наплевательским отношением к нормам морали и нравственности. Самовыражение, ради которого она не стесняется использовать все возможные средства.

Если наше искусство станет таким, мы не сможем поручиться за устои и многовековые традиции, которые превратили Энгерию в великую державу».

С губ сорвался смешок. Нервный, не иначе.

– Вы находите это смешным? – холодно спросил граф.

– Нет, я…

Нахожу, что это бред. Да они разве что в экономическом кризисе меня не обвинили!

К счастью, я вовремя прикусила язык.

– Супруга уверяла меня, что ваша картина вульгарна.

– Граф, я не вкладывала в «Девушку» ничего такого, о чем написано зде…

– Помолчите. Она уверяла меня так же, что вы вели себя крайне недостойно. В обществе сына вашего опекуна, если не ошибаюсь, откровенно флиртовали с другим мужчиной.

От неожиданности задохнулась.

– Но… но это неправда!

– Разве? Сегодня я побывал на выставке, и вынужден согласиться с графиней. Ваша картина безнравственна. Кроме того, у меня состоялась неприятная беседа с мистером Ваттингом, который подтвердил беспардонное ходатайство за вас некоего… месье Ормана.

Я раскрыла рот, но тут же его закрыла.

Иногда лучше помолчать, потому что сказать мне хотелось многое. Ну очень многое. В частности, что мистер Ватттинг – трусливый шовинист, что Лина, которая в библиотеке выставила меня бессовестной нахалкой, в свое время обменивалась письмами с будущим женихом и тайком бегала к нему на свидания, во время которых вела себя отнюдь не как образец благопристойности. Впрочем, я бы себе скорее язык откусила, чем выдала чужие секреты, поэтому просто сцепила дрожащие руки за спиной. Внутри все переворачивалось от несправедливости обвинений: прочитанных и высказанных в лицо.

– Если бы я знал, ни за что бы не направил вас к мистеру Ваттингу. Но я думаю, что мы с вами можем это исправить. – Голос графа неожиданно смягчился, а взгляд потеплел. – Думаю, что все это произошло… как бы это поточнее выразиться, от неопытности. Когда юная мисс оказывается одна, соблазны свободной жизни ложатся на ее плечи тяжким бременем. Я сам когда-то был молодым, поэтому не могу вас винить.

Если можно было сказать что-то более нелепое, то пока я не находила, что. Поэтому просто стояла и молча хлопала глазами.

– Разумеется, я не смогу сохранить за вами место, – с некоторым сожалением произнес граф, – но я могу обеспечить вам красивую жизнь. И даже больше, Шарлотта. Намного больше…

Фамильярность и смысл сказанных им слов ударили в сознание сильнее, чем прикосновение к руке, когда Вудворд попытался забрать у меня газету. Прежде чем я успела опомниться, широкая ладонь графа вольно легла чуть ниже моей талии, притягивая к себе.