Запретные цвета - Юкио Мисима

Например, он до сих пор был предан своим идеалам в гей-сообществе. Он никогда не брал на себя сексуальных обязательств перед кем-либо, за исключением разве что мальчиков моложе себя, которые привлекали его. Конечно, эта верность была своего рода реакцией на его измены супружеской постели. На первых порах, когда Юити только входил в это общество, он еще сохранял веру в себя. Однако слабость его и загадочная власть Сюнсукэ выталкивали из него эту веру. Сюнсукэ говорил, мол, такова уж судьба красоты, а также искусства.

Восемь-девять иностранцев из десяти соблазнились взглядом Юити. Он отверг всех, поскольку недолюбливал иностранцев. Один такой иноземец в приступе гнева разбил стекло в окне этого заведения; другой в депрессивном пароксизме без видимой причины поранил в схватке запястья одного паренька, с которым сожительствовал. Эти парни прирабатывали, по обыкновению, на иностранцах и весьма уважали Юити за его позицию. Не чуждые мазохизма в любви, они дорожили своим образом жизни, однако при случае без ущерба для себя могли накинуться с кулаками и пинками на свою кормушку. Это потому, что ни один день не проходит без того, чтобы мы не предавались мечтам о безопасном бунте против средств нашего существования.

Тем не менее добродушный от природы Юити прилагал немало стараний, чтобы не причинить обиды своим поклонникам, когда отказывал им. Глядя на этих жалких существ, которые желали его, в то время как он не желал их вовсе, Юити не в силах был удержаться от того, чтобы не смотреть на них глазами, какими смотрел порой на свою бедную жену. Его импульсы сострадания и сочувствия были перемешаны с пренебрежением и преданностью этим мужчинам; и сквозь это пренебрежение свободно и фривольно прорастала его кокетливость. Это была совершенно расслабленная старческая кокетливость, похожая на заботливость матери, которая посетила приют для осиротевших детей.

Прорезав уличную толчею, у «Рудона» остановился лимузин. Следовавший за ним еще один лимузин тоже притормозил. Оазис Кимитян совершил величавый пируэт и поприветствовал троих иностранцев влюбленным взглядом. Компания из десяти мужчин, включая иностранцев и Юити, отправлялась к Джеки на вечеринку. Глаза всех троих иноземцев, поглядывавших на Юити, заблестели от предвкушения и нетерпения. Кому сегодня ночью повезет разделить с ним постель у Джеки?

Мужчины загрузились в лимузин. Руди протянул в окно подарок для Джеки. Это была бутылка шампанского, завернутая в листья османтуса.

До побережья Ооисо было меньше двух часов езды. Автомобили мчались почти впритык друг к дружке по национальной автостраде Кэйхин № 2 и старинной дороге Токайдо до Офуна. В пути ребята предавались веселью. Один предприимчивый мальчик держал на коленях пустую сумку с надписью «Boston», намереваясь утащить в ней свою добычу, коль перепадет. Юити не стал садиться рядом с иностранцем. Юный рыжеволосый иностранец на переднем сиденье с жадностью пялился в зеркало заднего вида, в котором отражалось лицо Юити.

Небо стало низким — зимнее ночное небо цвета синего фарфора. Оно заискрилось звездами, словно бесчисленными снежинками, застывшими до их падения. В машине было тепло — работала печка. Из уст своего разговорчивого соседа, с которым однажды Юити вступил в интимные отношения, он услышал историю о рыжеволосом парне возле шофера. На апогее сексуального наслаждения он закричал: «Tengoku! Tengoku!»[25]Эти слова, где-то подхваченные им за время пребывания в Японии, заставили прыснуть со смеху его партнера. Этот правдоподобный анекдот сильно рассмешил Юити. Он рассмеялся как раз в тот момент, когда в зеркале заднего вида встретились их взгляды. Голубоглазый иностранец подмигнул ему, затем приблизил свои тонкие губы к зеркалу и поцеловал его. Юити изумился. На затуманенном зеркале остался легкий отпечаток красной губной помады.

Было девять часов, когда они прибыли на место. У дома уже стояло три лимузина. Тени людей суетливо двигались в окне, из которого просачивалась музыка. Ветер был холодным, и мальчики, выйдя наружу, втянули в плечи свои головы с посиневшими затылками, подбритыми накануне в цирюльне.

Джеки вышел в коридор навстречу новоприбывшим гостям. Он погрузил свое лицо в букет зимних роз, поданных ему Юити, затем грациозно протянул заморским гостям правую руку, на пальце которой красовался перстень с кошачьим глазом. Он был слегка пьян. Каждому, включая мальчика, который торговал днем в их семейной лавке соленьями, пропел «мери-крисмас-то-ю-ю». На мгновение все мальчики почувствовали себя как за границей, но фактически за рубежом побывали уже многие из геев в сопровождении своих любовников. Трогательные газетные истории под заголовком: «Национальный дух за пределами Родины: мальчики-прислуги и студенты за рубежом» — были большей частью о подобных мальчиках.

В примыкавшей к прихожей гостиной размером около двадцати татами стояла в центре рождественская елка, украшенная миниатюрными электрическими свечами, — и это было все освещение. Из репродуктора, спрятанного где-то в лапах елки, звучала мелодия с долгоиграющей пластинки. В зале уже танцевали около двадцати приглашенных.

В этот вечер, кстати, родился на свет из непорочного материнского лона невинный младенец. Подобно святому Иосифу, танцующие здесь мужчины праздновали Рождество Христово. Короче, они праздновали свое освобождение от ответственности за будущее распятие рожденного в этот день младенца.

Вот так шуточка — танцующие друг с другом мужчины! Во время танцев сияющие на их лицах мятежные улыбки как будто говорили: «Мы здесь ни при чем, нас принудили! Мы просто разыгрываем друг друга!» Танцуя, они смеялись. Это был смех, убивавший дух. На открытых танцплощадках мужчины и женщины сближаются в танцах, чтобы высвободиться от своих импульсов; однако эти же импульсы, казалось, принуждали сплетающихся руками мужчин к тяжелым оковам зависимости. В чем причина того, что мужчины вопреки своей воле должны выказывать свою любовь друг перед другом? Что, разве их любовь, переполошенная этими импульсами, не может осуществиться, если она не имеет горького привкуса рока?

Музыка сменилась ритмичной румбой. Танцы стали разнузданными, непристойными. Одна парочка якобы под предлогом «всему виной музыка» прилипла губами друг к другу и закружилась в таком темпе, что стала валиться с ног.

Эйтян — он пришел пораньше — подмигнул Юити из-под локтя маленького толстого иностранца. Мальчик то ли улыбался, то ли хмурился. Танцуя, этот толстячок непрерывно покусывал мочки его ушей. Своими усами, почерненными карандашом для бровей, он вымазал все лицо паренька.

Здесь Юити впервые понял, какая предначертана ему судьба. Вся правда его жизни предстала перед ним наглядно, в конкретной форме. Эйтян выглядел по-прежнему великолепно — и губами, и зубами. Его испачканное лицо сохраняло невыразимую привлекательность. В красоте его, однако, уже не было заметно ни единого штриха абстрактности. Тонкие бедра его извивались под волосатыми руками. Без малейшего волнения Юити отвел от него глаза.

На софе и на диване возле очага в дальнем углу комнаты простиралась куча из пьяных и вожделеющих тел, причмокивая и хихикая. Эта глыба напоминала темный огромный коралл. Вовсе нет! По меньшей мере семь или восемь мужчин переплетались своими телами — всеми их частями. Двое обнимали друг друга за плечи, предоставив свои спины для нежностей третьего мужчины. Еще один типчик облапил своими ляжками ноги другого, при этом его левая рука шарила в паху соседа слева. Плыли низкие сладострастные шепоты, словно вечерняя дымка. Один сидящий внизу на ковре солидный джентльмен, выпростав из рукавов манжеты с золотыми запонками, стащил с ноги мальчика носок — мальчика тем временем зажимали на диване трое других мужланов — и прилип всем лицом к его ступне. Когда он стал целовать его пятки, мальчик вдруг захихикал очаровательным голоском, откинулся назад на своих захватчиков и затрясся всем своим тельцем. Остальные, однако, едва пошевелились; они молча отсиживались, словно живность на дне моря.