Это по-настоящему - Эрин Уатт

Катрина Форд выскакивает мне навстречу из своего кресла. На ней обтягивающие черные брюки, свободный черный топ, подчеркивающий изящество ее фигуры, в ушах серебряные серьги в форме колец, на ногах туфли на шпильках со знаменитой красной подошвой. Я не могу удержаться и какое-то время молча разглядываю ее – в жизни она еще красивее, чем на экране. Ее глаза такого же цвета, как у Окли, но грива волнистых волос на несколько тонов светлее.

– Вонн! – восклицает она и вдруг заключает меня в объятия. От нее пахнет дорогими духами. – Рада с тобой познакомиться!

Я неуверенно улыбаюсь:

– Я тоже, мисс Форд.

– Зови меня просто Кэт. – Она тянет меня за руку: – Садись скорее. Я не могла найти себе места с самого утра, когда Клаудиа позвонила. Она сказала, Окли мечтает, чтобы мы с тобой скорее познакомились.

Я озадачена. Значит, вот как Клаудиа все объяснила: это идея Окли.

Я чувствую себя виноватой. К нам подбегает официант, весь в черном, и спрашивает, что мы будем пить. Я заказываю колу, а Катрина – коктейль «Мимоза» [15].

– Было бы мило, если бы он сам позвонил, – добавляет Катрина, складывая руки на льняной скатерти. – Но я понимаю. Это Голливуд, здесь все делается через агентов и пиарщиков. Даже отношения между матерью и сыном. – Она беззаботно улыбается, но я вижу, что эта улыбка искусственная.

Мне становится еще более неловко. Катрина явно расстроена, что Окли ей не позвонил. И я знаю, почему: он понятия об этом не имел, все устроила Клаудиа, даже не интересуясь его мнением на этот счет.

Но ей-то я не могу рассказать.

Официант приносит напитки и готов принять заказ.

– Закажи «Цезарь» с кале, – говорит Катрина. – Это просто божественно!

Черт. Ненавижу капусту.

– А у вас есть обычный «Цезарь»? С салатом айсберг? – с опаской спрашиваю я.

Официант удивленно поднимает бровь:

– У нас нет айсберга. Только кале.

Черт, черт, черт!

Я быстро проглядываю меню.

– Тогда сэндвич с индейкой и авокадо.

– Бри или козий сыр?

– Хм, пожалуй, бри.

Цены в меню не указаны, и я вдруг впадаю в панику, что заказала сэндвич за сотню баксов, – но Катрина совершенно не выглядит обеспокоенной и говорит:

– Звучит прекрасно, мне то же самое.

Официант исчезает, и Катрина лучезарно улыбается:

– Расскажи о себе, Вонн.

Я испуганно отхлебываю колы.

– Ну, я только что окончила школу…

Черт! Кажется, нельзя было об этом говорить! Я пытаюсь придумать, как перевести разговор на что-нибудь другое, но Катрина отвечает:

– Рада за тебя! – И совершенно не выглядит расстроенной. – Ты, должно быть, весьма талантлива.

Я краснею.

– Это хорошо, – продолжает она. – Моему сыну нужна сообразительная девушка. С хорошей головой на плечах. Ок слишком импульсивный, – с грустью добавляет она. – Не всегда принимает разумные решения. Это у него от меня.

– Правда?

Она кивает и одним глотком допивает коктейль.

– Я очень импульсивная, это моя основная черта характера. Но считаю, именно так и надо жить. Ок тебе рассказывал, что я вышла за Дастина в семнадцать лет?

Ну отлично, еще одна запретная тема. Я не знаю, что делать. Клаудиа и Эми довольно доходчиво мне объяснили, что нельзя упоминать отца Окли, но она сама его упомянула, и будет невежливо не отреагировать.

– Нет, он не рассказывал. – Я делаю паузу. – Это… очень рано.

Вообще-то ей было столько же, сколько мне сейчас. Совершенно не могу себе представить, чтобы я вышла замуж. Хотя, если честно, я вообще не могу представить свое будущее.

Катрина смеется:

– Да, тебе наверняка это кажется преждевременным, но стоит иметь в виду, что к тому моменту я уже десять лет работала. Я стала актрисой в семь.

Да, точно. Кажется, я где-то слышала об этом.

– В шоу-бизнесе очень быстро взрослеешь, – продолжает она. – Можно сказать, мне было тридцать, когда мы с Дасти познакомились. На съемках единственного нашего совместного фильма.

Чувствовать себя на тридцать, когда тебе всего семнадцать? Да уж, жизнь в Голливуде сурова.

Она подзывает официанта и заказывает еще один коктейль.

Меня немного раздражает, что Катрина не благодарит его, но, надеюсь, она оставит ему щедрые чаевые.

– Мне было двадцать, когда Ок родился.

Я удивленно смотрю на нее. То есть ей сейчас тридцать девять? Выглядит она намного моложе. Но нельзя упоминать о пластической хирургии, напоминаю я себе.

– Мне тридцать два, – подмигивает она.

Я стараюсь не рассмеяться:

– И что, никто ни разу не обратил внимания на то, что на момент рождения Окли вам было тринадцать?

– Ну что ты, Вонн. – Катрина широко улыбается. – Обычная математика и математика Голливуда – две совершенно разные вещи!

Я начинаю хохотать, и она тоже. Не думала, что она мне так понравится. Ее очень легко рассмешить, а хорошее настроение заразительно. Мне сложно не обращать внимания на наставленные на нас объективы фотоаппаратов, но Кэт совершенно к ним равнодушна. Наверное, когда три четверти жизни работаешь на съемочной площадке, звук затвора камеры становится как белый шум.

Я стараюсь сосредоточиться на Катрине – оказывается, так гораздо легче не обращать внимания на фотографов. И скоро я забываю о том, что обедаю с женщиной, которую до этого видела только на телеэкранах и в глянцевых журналах.

Нам приносят еду, и мы принимаемся за сэндвичи. Катрина тем временем без устали рассказывает мне истории о детстве Окли. Она говорит, что, когда он был еще младенцем, они с Дастином договорились сниматься по очереди, чтобы кто-нибудь из них всегда оставался дома.

– Впрочем, Дасти никогда не следовал этой договоренности, – добавляет она, и в ее глазах я вижу гнев. – Он настоящий трудоголик. Не успеет закончить один проект, как тут же берется за другой – и все в погоне за «Оскаром». В общем, мне пришлось нанять няню – это был единственный способ самой продолжать работать. – Она сосредоточивается на еде с грустным видом. – Может, поэтому Окли и затеял ту историю с опекой? Обиделся, что меня так часто нет дома. Очень сложно совмещать работу с материнством, как раз об этом фильм «Работающая мама», где я снималась. Ты смотрела?

Но я не успеваю ответить. Катрина снова смеется:

– Ладно, что это я о грустном. Как-то раз я пришла домой и увидела, как Окли исполняет песни «Бэкстрит Бойз» перед зеркалом! Ему было семь.