Жуткие приключения Робинзона Крузо, человека-оборотня - Даниэль Дефо

— Да, но если Бог много сильнее, — продолжал он, — много сильнее Катхулу, то почему же Он не убить Великого Катхулу, пока тот спать, чтобы тот больше не делать злые дела?

Его вопрос застал меня врасплох. В конце концов, несмотря на солидный возраст, я был всего лишь новичком в вопросах религиозного просвещения и не имел опыта в казуистике и разрешении сложных проблем. Сначала я не знал, что ответить, поэтому притворился, что не расслышал вопрос и попросил повторить его. Но Пятница по-настоящему хотел получить ответ, поэтому слово в слово повторил тот же вопрос на своем ломаном языке.

К этому времени я уже успел немного собраться с мыслями и сказал:

— В конце концов, Господь строго накажет его. Суд над ним неизбежен, и он будет сброшен в бездонную яму, где будет вечно гореть в огне.

Пятница не был удовлетворен таким ответом, поэтому он повторил следом за мной:

— В конце концов! Моя не понимать. Почему он не убить Великий Катхулу прямо сейчас? Почему не убить давно?

— Ты с таким же успехом можешь спросить меня, почему Бог не убивает меня или тебя, когда мы совершаем дурные поступки, которые оскорбляют Его. Мы все продолжаем жить, чтобы раскаяться и получить прощение.

Мой ответ заставил его немного задуматься.

— Так-так, — сказал он, — это хорошо. Поэтому ты, я, Катхулу — все плохие и все жить, каяться и Бог нас всех простить?

Очередной вопрос Пятницы вновь загнал меня в тупик. Поэтому я перевел разговор на другую тему и поспешно поднялся с места под предлогом, что должен сейчас же выйти по какому-то неотложному делу. Отослав его подальше от себя, я принялся молиться, прося Бога помочь мне вразумить этого несчастного дикаря. Когда Пятница вернулся, я начал с ним долгий разговор об искупительной жертве Христа, о евангельском учении, ниспосланном человечеству. О том, почему падшие ангелы не могут надеяться на спасение, ибо Он пришел только для того, чтобы спасти заблудших овец дома Израилева и так далее.

Бог свидетель, стараясь просветить это несчастное создание, я проявлял больше искренности, чем умения. Растолковывая дикарю, что к чему, я сам постигал многое из того, чего прежде не знал или о чем никогда по-настоящему не задумывался. И это доставляло мне больше удовольствия, чем что бы то ни было. Независимо от того, шло это на пользу бедному дикарю или нет, у меня были все основания быть благодарным Богу за его появление на острове.

Теперь я жил, постоянно испытывая чувство благодарности. Многочасовые беседы с Пятницей скрасили три года, что мы прожили вместе, и сделали их совершенно счастливыми, если можно говорить о совершенном счастье в подлунном мире. За это время дикарь стал примерным христианином, намного лучше, чем я.

Я рассказал Пятнице о себе, по крайней мере, о том, как попал на остров. Я открыл ему секрет пороха и пуль, потому что для него они и в самом деле были загадкой, и научил его стрелять. Я подарил ему нож, чем очень его обрадовал. Я сделал моему дикарю пояс с петлей, что-то вроде тех, на которых в Англии носят абордажные сабли, а вместо сабли дал ему топор, полезный не только как хорошее оружие, но и для многого другого. Он также носил с собой огромный деревянный меч, позаимствованный им у другого дикаря. Меч, вырезанный из железного дерева, был очень тяжелым, и все же Пятница орудовал им с изяществом заправского фехтовальщика.

Я поведал ему о том, как потерпел кораблекрушение, как зверь убил помощника капитана, как охваченные ужасом люди бросались в воду, и даже побывал с ним в районе того места, где находился корабль. Однако море давно уже разбило мое бывшее судно в щепки, так что от него ничего не осталось. Я показал Пятнице разбитую шлюпку, смытую волной при кораблекрушении, которую я тогда не сумел сдвинуть с места и которая теперь совсем обветшала.

Увидев шлюпку, Пятница остановился, о чем-то задумался, но ничего не сказал. Я спросил, что именно привлекло его внимание.

Он помолчал и наконец сказал:

— Моя видеть такая пирога приходить к нам.

Смысл его слов дошел до меня не сразу, но, задавая Пятнице наводящие вопросы, я сумел понять, что похожая лодка приставала к берегу той страны, где он жил. По его словам, ее пригнало туда непогодой. Я подумал, что, наверное, у их берегов затонул какой-то европейский корабль, а лодку при этом смыло волной и прибило к берегу. Но я оказался весьма несообразительным, и мне в голову ни разу не пришла мысль о том, что на ней могли быть люди, спасшиеся во время кораблекрушения, а мысль о том, откуда они пришли — тем более. Поэтому я расспрашивал Пятницу только о лодке.

Пятница описал лодку достаточно подробно, и я начал лучше понимать его рассказ, когда он мягко добавил:

— Мы спасти белых человеков от утонуть.

Тогда, наконец, я спросил его, были ли в лодке белые человеки, как он их называл.

— Да, — ответил он, — лодка полная белые человеки.

Я спросил, сколько же их было. Дикарь насчитал по пальцам семнадцать человек, и тогда я спросил, что с ними случилось потом. Пятница сказал:

— Они живой, жить у мой народ.

Это придало новое направление моим мыслям. Я подумал, что речь могла идти о матросах с испанского корабля, налетевшего на скалы неподалеку от моего острова, которые, увидев, что корабль гибнет, сели в эту лодку и добрались до побережья, где жили дикари.

И тогда я постарался поточнее узнать у него, какая судьба постигла их. Пятница заверил меня, что они все еще живы. Дикари их не тронули и дали им пищу. Я спросил, как могло случиться, что они оставили белых человеков в живых и не съели. Пятница сказал:

— Они стали наша братья, — а потом прибавил: — Наша ест человеков только когда война.

После этого прошло довольно много времени, и однажды, когда мы были на вершине холма в восточной части острова, Пятница посмотрел в сторону материка и вдруг принялся подскакивать, приплясывать и звать меня, потому что я находился на большом расстоянии от него. Я спросил, в чем дело.

— О, радость! — воскликнул он. — Там моя страна, там моя народ!

Лицо Пятницы преобразилось от волнения. Глаза засверкали, и весь он, казалось, был охвачен неудержимым желанием вновь оказаться на родине. Это повергло меня в задумчивость, и в результате доверия к моему новому слуге Пятнице у меня поубавилось. Я был уверен, что, вернувшись домой, Пятница не только позабудет христианскую веру, но и то, чем он мне обязан, и непременно расскажет своим соплеменникам обо мне, и тогда на остров пожалуют сотня или две дикарей, которые меня съедят.

Однако я слишком плохо думал об этом честном парне, в чем потом сильно раскаивался. Как-то мы с ним вновь оказались на этом холме, но в тот день над морем стояла дымка, поэтому земли не было видно. Я окликнул Пятницу и сказал:

— Пятница, тебе хочется вернуться домой, на родину?