Привилегия женщин - Марина Крамер

— Конечно, Максим Дмитриевич. Когда от наркоза проснется — вам позвонить?

— Да, обязательно.

Он снова ушел в ординаторскую, сделал запись в истории болезни и взялся за блокнот.

«Я люблю музыку. Не всю, конечно, не всякую — вполне определенную. Бальную — ту, под которую жила и работала с семи лет. От этого у меня по спине бегут мурашки. Я больше не танцую. Но слушать музыку я запретить себе не могу, как запретила прикасаться к валяющимся в шкафу танцевальным туфлям со стоптанными накаблучниками. Моя страсть к танцу стерлась точно так же, как эти кусочки пластика. Есть вещи, которые перерастаешь — и все, уже никакая сила в мире не заставит тебя вновь вернуться к ним. Я больше не танцую. Все. Точка».

Память услужливо подсунула Нестерову картинку — Мария в черно-красном платье на сцене городского Дворца культуры танцует постановочное танго с молодым парнем. Сколько лет назад это было? Лет десять, кажется… Нет, меньше — восемь лет назад, как раз до того, как он предал ее, толкнул в руки этого ублюдка. Через три месяца после того концерта Мария оказалась женой карточного шулера Кости Кавалерьянца, увивавшегося за яркой своенравной девушкой около двух лет. Мария обращала на него ровно столько же внимания, как на трещину на потолке своей двухкомнатной квартиры, но Костя не отступал. Мария возвращала ему подарки, выбрасывала с балкона огромнейшие букеты и все свободное время проводила в обществе травматолога Нестерова — но Кавалерьянц был упорен. Кто знает, на сколько еще хватило бы его терпения, если бы не нелепая ссора, не обида, которую Максим нанес своей любимой.

«Что-то внутри меня заставляет постоянно хвататься за ноутбук или за блокнот и карандаш, если нет возможности сразу писать в файл. Что-то толкает под руку и сладострастно шепчет на ухо, щекотно обдавая дыханием: «Ну, что же ты, ведь обещала, хотела… давай, Мэри, пиши… ты ведь можешь, ты сама хочешь… пиши — станет легче…» И я послушно хватаюсь за то, что под рукой, — и пытаюсь писать. Если честно, выходит не очень и совсем не то, что хотелось. Сама не понимаю, как так — обычно я легко излагаю на бумаге все, что чувствую, а тут… Просто напасть — слова не мои, фразы не мои, мысли — и те чужие. Что происходит, я не понимаю. Но это не я — это кто-то другой. Это бесит, раздражает, я швыряю блокнот в стену, ломаю в пальцах карандаш и визжу: «Выпусти меня!!! Выпусти меня, черт тебя подери!!! Я не могу так, слышишь — это же не я!!!»

Ответа, разумеется, нет… Хорошо, что в такие моменты меня никто не видит и не слышит, иначе уже давно определили бы в одно хорошо и печально известное заведение. Я ругаюсь сама с собой… Хотя…»

Он не поверил ей. Не поверил именно в тот момент, когда Мария не обманывала его. Но Нестеров почти физически ощущал измену, и его самолюбие было уязвлено настолько, что никакие доводы не срабатывали. Мария уехала на сборы в Москву, а когда вернулась, Максим заподозрил неладное. Она стала другой — задумчивой, печальной, часто замирала у окна и смотрела куда-то далеко, словно видела нечто через многие километры. Попытки поговорить начистоту натыкались на невидимую стену, Нестеров злился, Мария замыкалась в себе все сильнее, все чаще закрывалась в ванной с телефоном и бесконечно строчила эсэмэски.

— С кем ты переписываешься?! Что происходит?! — не выдержал однажды Максим, выбив дверь в ванную.

— Что ты себе позволяешь? — невозмутимо поинтересовалась Мария.

— Дай телефон!

— А еще что тебе дать? — по-прежнему спокойно парировала она.

— Тогда скажи мне, кому ты пишешь!

— Не бойся, не любовнику.

Что накатило на Нестерова, он потом так и не смог себе объяснить. Но слова Марии настолько вывели его из себя, что он развернулся и ударил ее наотмашь по щеке. Голова девушки мотнулась туда-сюда, в глазах плеснулось удивление. Она помолчала секунду, а потом тихо, но властно сказала:

— Вон отсюда.

— Маша…

— Я сказала — вон.

Нестеров потоптался еще пару минут, а потом, разозлившись, ушел.

«Ничего, прибежит, куда денется!» — думал он, просыпаясь каждое утро в одиночестве и с надеждой глядя на пустой дисплей мобильного. Но Мария не звонила и не возвращалась, а через три месяца вышла замуж за Костю. Сначала Нестеров часто видел ее — вернее, проносящийся мимо серебристый джип, за рулем которого сидела Мария. Костя баловал жену, как мог, и в конце концов увез в Испанию, где купил дом. Нестеров вздохнул свободнее, женился, потом развелся — и вот под самый Новый год старая любовь вновь возникла в его жизни.

«Люблю смотреть фильмы. Разные. Мои пристрастия повергают в шок всех, кто видит, какие диски валяются у меня рядом с DVD-проигрывателем. Тут все — от Куросавы до Питера Гринуэя и от «Крестного отца» до «Цвета ночи». Я всеядна — и мне не бывает за это стыдно.

Пересматриваю «Интимный дневник» и вспоминаю… Один из моих любимых некогда мужчин страстно любил каллиграфию. Именно каллиграфию, искусство выписывать чернилами иероглифы. Нетрудно догадаться, что очень часто вместо свитка рисовой бумаги он использовал мое тело. Признаюсь — это не раздражало меня. Напротив — я терпеливо лежала или стояла, ощущая на себе прикосновения мокрой холодной кисти с тушью. Я училась подчиняться, учила себя не перечить, не возражать — и сорвалась. Изначально не склонная к подчинению, даже с ним я не могла стать иной. Хотя очень старалась…»

Эта запись была посвящена ему, Максиму Нестерову, и он даже покраснел, вспомнив. Он действительно увлекался каллиграфией, часто использовал гибкое тело Марии в качестве листа бумаги. Ее узкая спина, высокая грудь и длинные стройные ноги вдохновляли его на целые поэмы. Было странно и приятно, что она до сих пор это помнит.

— Максим Дмитриевич, пациентка из «тройки» в себя пришла, — сообщила Арина, заглянув в ординаторскую. — Вы просили сказать…

— Да, спасибо, Аришка, сейчас посмотрю.

Нестеров тяжело поднялся из-за стола и побрел в палату, где очнулась от наркоза Мария. Как она поведет себя, узнает ли его? И как быть ему самому, что говорить, что делать?

Она лежала, уставившись в потолок, и не сразу отреагировала на вошедшего в палату врача. Нестеров получил возможность перевести дух и собраться с мыслями.

— Что… что… со мной… случилось? — с трудом выговорила она хриплым от наркоза голосом и повернула голову на звук шагов. — Ты?! — В голосе было столько удивления, словно она уже давно считала Максима мертвым. Хотя скорее всего для нее это так и было — Мария предпочитала вычеркивать из своей жизни людей, с которыми разошлась после конфликта.

— Тс-с-с, тихо, не шевелись, Маша… Ты в больнице, попала в серьезную аварию, у тебя сложные переломы и ушиб мозга.

— Ты… Максим, не надо было… я сама… сама хотела… он меня убьет все равно… — прохрипела Мария, закрыв глаза, и Нестеров заметил катящуюся по щеке слезу.

— Ну что ты, Машенька… Все будет хорошо…

— Нет. Ничего уже не будет хорошо. Никогда, — неожиданно четко выговорила она. — Такое не прощают. И Костя не простит.