Башня одиночества - Валерио Массимо Манфреди

Полковник Жобер решил немедленно двинуться в обратный путь и, бросив последний взгляд на поле боя, не заметил, что один из тысячи барханов, протянувшихся до самого горизонта, имеет слишком правильную форму. Когда он исчез из виду, поднялся ветер и вдали четко обозначилось полусферическое строение, гладкая базальтовая поверхность которого блестела на солнце.

Ему понадобилось почти четыре дня, чтобы вернуться в Калат-Халлаки; узрев наконец чудесный оазис, сверкавший на солнце, словно драгоценный камень, с серебристыми каналами и источниками, с пальмами, тяжелыми от плодов, покачивающимися на ветру и тянущимися к самому небу, с детьми, играющими на берегу пруда, он не мог сдержать слез.

— Что ты теперь будешь делать? — спросил старик, увидав его, измученного, истекающего кровью, с обгоревшим лицом и губами, растрескавшимися от зноя. — Как вернешься домой без своих людей? Как расскажешь об их гибели?

— Я выполнил свою миссию, хотя и чудовищной ценой, — ответил Жобер. — Теперь я знаю, что скрывается в тех краях пустыни… а не хотел верить…

— Верить во что?

— В легенду. В легенду о блемиях. Как такое может быть, Господи, как такое возможно?

— Ты ничего не знаешь, — возразил старик, — а значит, твоя миссия провалена. Ты потерял всех своих людей, и тебе не о чем доложить по возвращении.

— Не о чем? — удивился Жобер. — Я видел чудищ без лица, способных прятаться в песке, словно скорпионы, наносящих смертельные удары после того, как пули дважды, трижды пронзали их тела… И ты говоришь, что я не выполнил свою миссию?

— Нет, — промолвил старик, — потому что ты не знаешь, кто эти существа на самом деле и как они живут в том ужасающем месте, где нет ни воды, ни растений, ни животных. Ты не знаешь, кто они такие, о чем думают, способны ли испытывать боль и отчаяние.

— Они чудовища. Чудовища, и больше ничего.

— Все мы чудовища. Мы, живущие в Калат-Халлаки, воспитываем в себе благородные чувства, потому что ни в чем не знаем недостатка: силу солнца умеряет здесь тень деревьев и прохлада вод, пища разнообразна, свежа и изобильна, небо чистое и прозрачное, у нас красивые женщины и дети, наша земля дает по три урожая в год. Ты пробыл в том аду всего лишь неделю, а в твоих глазах столько ненависти, сколько ты не испытал за всю свою жизнь. Блемии же выпекаются в той печи испокон веков…

— Мне знакома подобная философия, мой добрый друг. Я предпочел оставить пустые споры и сутолоку большого города, чтобы жить в суровом безбрежии пустыни. Я — человек, достойный твоего уважения.

— Так и есть, — согласился старик, — поэтому и я говорю тебе, что ты пока еще далеко от истины. Ты когда-нибудь слышал о Башне Одиночества?

Жобер покачал головой.

— Там ты найдешь ответ, если когда-нибудь доберешься до нее. Башня находится за Песками призраков, на границе песчаного моря, но если хочешь моего совета — забудь все, в том числе и Калат-Халлаки. Это слишком жестокая война даже для самого закаленного из солдат.

Жобер промолчал, охваченный слишком сильными чувствами.

— А сейчас спи, — проговорил старик. — Отдыхай. Завтра я дам тебе пищи и еды в достаточном количестве, чтобы пересечь стену песка и засушливый край, отделяющий тебя от твоей земли. Забудь все, что ты видел. Скажи своему начальству, что твои люди умерли от голода и жажды. Веди битвы с противниками одного с тобой оружия и рода, забудь Калат-Халлаки и Пески призраков навсегда.

Десмонд Гаррет спал глубоким сном в центре огромной котловины под звездным небом. Потухающие угли отбрасывали на его лицо и кусты, росшие вокруг костра, слабые отблески. Конь пасся невдалеке, время от времени резко поднимая голову и поводя ушами, услышав шорох веток или крик ночной птицы.

Внезапно он фыркнул, несколько раз ударил копытом о камень и тревожно заржал.

Десмонд Гаррет сел, откинув одеяло, и огляделся. Все было спокойно и тихо, даже птицы спали, устроившись между камней и внутри просторных гробниц, выдолбленных в скале. Его взгляд задержался на одной из них — величественном мавзолее с монументальным изукрашенным фронтоном, который поддерживал ряд коринфских колонн из коричнево-охряного камня; внутри, в пустоте, с каждым мгновением все ярче разгорался свет, будто кто-то развел там костер.

Вероятно, какой-нибудь пастух забрел в долину в поисках ночлега, но было уже поздно, и странно, что именно в этот момент он решил разжечь огонь; пламя между тем становилось все ярче, постепенно освещая колонны и стены внутри гробницы, казавшейся устьем печи. Или вратами ада.

Гаррет поднялся на ноги и двинулся в ту сторону. Он хотел выяснить, чем вызвано столь странное явление, и вдруг увидел в нише, окрашенной в красные тона невидимым пламенем, фигуру, завернутую в плащ. Потом плащ упал на пол, к ногам таинственного незнакомца, и в руке его сверкнула сабля.

Гаррет тоже выхватил из ножен свою кривую турецкую саблю и продолжил путь к гробнице. В этот момент человек внезапно повернулся, и Десмонд Гаррет узнал его: то был Сельзник!

— Это ты, проклятый! — закричал он, бросаясь вперед и пытаясь поразить его своим клинком. Но тот увернулся и ответным выпадом едва не пронзил ему грудь — Гаррет в последнее мгновение отпрыгнул в сторону. Однако лезвие задело его под мышкой, и кровь обильно полилась вдоль бока. Он чувствовал ее тепло и сладковатый запах. Рана придала ему сил, ведь он не знал, серьезна ли она и сколько времени у него остается, чтобы отомстить за этот удар и по возможности убить ненавистного врага.

Он снова перешел в наступление и вынудил противника отступать, но, примериваясь для нового удара, почувствовал, что силы оставляют его. Тогда он вложил в этот удар всю свою ненависть, вонзил лезвие в бок Сельзнику, увидел на его лице гримасу боли и стал наносить все новые и новые удары.

Звон яростно скрещивающихся клинков оглашал долину эхом, отражаясь от стен гробницы. Но его движения становились все медленнее. Казалось, будто два человека, захваченные сражением, парят в воздухе как невесомые: бороться было все труднее, они слабели.

— Увидимся в аду, Гаррет, увидимся в аду! — все громче выкрикивал Сельзник.

Он ускользал, пятясь в глубь огромного мавзолея, из открывшейся старой раны лилась кровь, и Гаррету не удавалось настичь его, покончить, нанеся последний удар. Тело становилось ватным, деревенело, отказывалось подчиняться. Даже ненависти недоставало, чтобы вдохнуть в него новую энергию. Он из последних сил побрел дальше и попал в длинный коридор, открывавшийся в дальнем конце гробницы. Теперь он двигался под сводом, выдолбленным в скале, из многочисленных трещин которого капала вода. В первое мгновение он ощутил облегчение и свежесть, но потом с ужасом обнаружил, что это были капли крови. Гора над ним истекала кровью.

Настойчивое ржание коня разбудило Десмонда Гаррета, он поднялся со своей постели, все еще находясь между сном и явью, и поднес руки к лицу, мокрому от дождя. Над долиной разразилась гроза, вызванная сильным западным ветром, и отвесные стены огромной котловины освещались теперь отблесками молний. Он поспешил спрятаться в одной из гробниц. Той самой, что видел во сне.