Дар шаха - Мария Шенбрунн-Амор

– Катенька! – Здесь я слегка отвлекся: ее фонарик слепил меня, я сорвал его с нее и бросил в воду. Он продолжал тускло светить со дна. – Ты так вкусно пахнешь! – Тут я решил раз и навсегда все выяснить: – Катя, признайся, какого черта ты подменила мой газырь?

В темноте я не видел выражение ее лица, но сразу почувствовал, как одеревенело у нее все тело. Она стряхнула мои руки со своих плеч и оттолкнула меня. Я не удержался, невольно сделал шаг назад и полетел куда-то вниз, в нескончаемую глубину. Вода накрыла меня с головой, от неожиданности я захлебнулся. Резкая боль пронзила левое плечо и левую руку. Я успел сообразить, что упал в подводную яму, и суматошно замахал руками и ногами, больно натыкаясь на стенки. В сплошной темени не было ни дна, ни верха, я потерял ориентацию, сильно ударился обо что-то головой, судорожно вдохнул, захлебнулся и потерял сознание.

У разукрашенных изразцами стен шахского дворца Голестан Воронин чудом увернулся от удара свистящего кнута, которым разгонял прохожих кучер вазир-мухтара. Следом пришлось уступить дорогу звенящему колокольчиками каравану, груженному корзинами с ароматными дынями. Наконец вошел в арку ворот Доулат, откуда в недра Большого базара вели катакомбы бесконечных рядов, уставленные самоварами, ящиками с чаем, опиумом, табаком, увешанные медной посудой, коврами, серебряными и золотыми украшениями, саблями, одеждой, заваленные мешками с рисом, бобами и хлопком.

Где-то здесь должна быть оружейная лавка Наиба Мансура.

Если Турова убил казак, то берданка, разумеется, имелась у него по уставу. Но все казаки, кроме Реза-хана, ночью были в казармах, и недоброжелателей среди них у полковника не нашлось. Что, если убийца и не казак вовсе, а кто-то, кто хотел, чтобы подозрение пало на казака?

Для этого злоумышленнику необходимо было убить полковника из казачьей винтовки. В Тегеране огнестрельное оружие не редкость, но вряд ли невоенный человек держит дома берданку. Значит, надо было ее приобрести. А раз он говорил по-русски, то, скорее всего, не здешний. Как мог раздобыть винтовку пришлый? Вероятнее всего, он поступил бы так же, как поступил сам Воронин, – спросил бы кого-нибудь из персов, которых хорошо знал и которые оказывали услуги такого сорта, прислугу, перекупщика или банщика. Любой из них указал бы на Наиба Мансура, хозяина оружейной лавки на Большом базаре.

Но с какой стати торговец выдаст Воронину своего клиента? Зачем ему быть замешанным в убийство русского военного? И все же стоит попробовать. Единственное, что Александр мог сделать, это искать улики и расспрашивать каждого, кто мог пролить хоть какой-то свет на гибель друга.

Большой базар принял в свою душную тень, обдал жгучим ароматом гвоздики, едким духом куркумы, пряного тимьяна, резкой вонью овечьей шерсти и выделанной кожи. Под ногами чавкала грязь, блестели и смердели лужи верблюжьей мочи, над головой качались пыльные ткани и ковры, густую толпу разрезали вопли мальчишек, катящих железные тележки прямо на прохожих. Но сегодня здесь не хватало обычной сутолоки: немногие покупатели торопились, а торговцы не зазывали народ оглушительными криками, не тянули за рукав, не торговались с привычным азартом. Средь бела дня многие из них с грохотом опускали над лавками железные жалюзи. Человеческая река стекала к мечетям. На перекрестках патрулировали группы жандармов. Стены и колонны были оклеены афишами. Воронин остановился у одной, прочел:

«Шах дал стране конституцию, но враги конституции призвали чужеземных разбойников – грузин, кавказцев и армян, желающих ввергнуть страну в анархию. Теперь мятежники со всех сторон подступают к Тегерану. Правительство будет защищать город и его жителей всеми возможными средствами и накажет каждого, кто будет помогать революционерам. Каждая попытка мятежа будет пресечена. За грабеж последует суровая кара. Правительство отклоняет ответственность за могущие произойти события».

В раскаленном воздухе базара пахло бедой, и этот запах перебивал все прочие его ароматы. Воронин зашел в ахвахану рядом с Джума мечетью.

– Хаджи-Сораб, я специально пришел на базар ради стакана вашего необыкновенного чая.

Старый хозяин ахваханы чай продавал втридорога, зато новости раздавал бесплатно.

– Минуточку, уважаемый доктор, вода в самоваре уже кипит.

Хаджи-Сораб, сморщенный, высушенный вечным жаром своей жаровни, принес маленький стеклянный стакан с янтарным чаем и тремя кусочками сахара на блюдце.

– Мерси, уважаемый. Что творится сегодня на базаре?

– Вой-вой-вой, дженаб а-доктор, конец дней настал. В Иране хозяйничают большие и малые ханы, а большевики собираются захватить Тегеран! Базар против большевиков и против англичан. Базар за Аллаха, и Аллах за базар. С тех пор как нет торговли с Россией, помираем: неурожай, болезни, голод. Премьер-министр Восуг, этот шейтан а-бозорг, большой сатана, продал англичанам наш Иран. Англичане торговлю отобрали, нефть отобрали, скоро вознести молитву Аллаху запретят. Клирики наши, улема, уже вынесли фетву против них.

Хаджи-Сораб жаловался охотно и подробно, не каждый день ему попадались такие терпеливые уши.

– А жандармы-то почему повсюду, уважаемый?

– Хотят силой заставить нас торговать. Да только если сердце биться не хочет, его не заставишь. Закроем базар, закроем. Конец Тегерану! За нас все имамы, потому что Базар с улемой – как тело с душой. Жандармы арестовали почтенного торговца, который всегда щедро жертвовал на постройку мечетей и на ремонт рынка. Да поможет Аллах несчастному и всем нам.

– А за что его арестовали?

– Ни за что. Все поклеп и ложь. Разве станет такой почтенный человек делать что-нибудь неугодное Аллаху? Но судья ведь не ищет истину, судья слушает только то, что ему велит шейтан а-бозорг, пусть Аллах накажет его за все беззакония. Приговорил несчастного к битью по пяткам, да смилостивится над невинным Аллах!

Воронин допил чай, поставил стакан.

– Хаджи-Сораб, сколько я вам должен?

– Нисколько, для меня одно удовольствие угостить такого уважаемого человека, как вы, дженаб а-доктор!

– Мерси, хаджи-Сораб, я очень тронут. Позвольте и мне отдарить вас за щедрость.

Прожив в Персии больше трех лет, Воронин знал, что оставаться уважаемым человеком можно, только отвечая на чужую щедрость еще большей собственной. Он выложил на прилавок мятую, растрепанную, уже напоминающую тряпочку банкноту. На пороге спросил:

– А как я пройду к лавке Наиба Мансура?

– Да зачем вам Наиб Мансур? Огаи-Мансур вам уже ничем не поможет, он уже сам себе помочь не в силах.

– Так это Наиба Мансура пришли арестовать?

– Его, его, – вздохнул хаджи-Сораб. – Возвели напраслину на богобоязненного правоверного – якобы он продавал оружие бандитам и мятежникам. У бандитов и мятежников своих ружей полно. Огаи-Мансур приличным людям продавал, чтобы им было чем от бандитов и мятежников защищаться.