Честное слово вора - Михаил Серегин

– Нет, Колян, ты что! – искренне удивился Ломаный. – Какой общак?! Мы каждый сам по себе стараемся, у каждого своя делянка, своя добыча, свой фарт. А общака у нас и нет толком, только небольшой запас, если заболеет кто.

– Понятно, – протянул Колыма. Ему это было важно. Если бы оказалось, что кореш решил обмануть артель и закрысить самородок, то поддержать его он бы не смог. Но если у старателей правила такие, то все в норме. – Тогда, конечно, помогу.

– Спасибо, Колян! – радостно сказал Ломаный. Он боялся, что Колыма будет требовать за помощь долю себе, но блатной явно был выше этого. – Я большего и не прошу. Как свои косяки разрулишь, так и мне поможешь.

– Их еще разрулить надо, Валюха. А это дело непростое.

– Оно понятно, – кивнул Ломаный, думая о своем. Он был глубоко уверен, что такой пацан, как Колыма, сумеет рано или поздно рульнуть любой косяк. – А сейчас мне что с ним делать, как думаешь?

– Спрячь, – коротко посоветовал Колыма. – Ты же не знаешь, какие люди здесь собрались. Мало ли…

– Я и сам так думал, – кивнул Ломаный. – Сейчас и спрячу. Возьму лопату да зарою на своей делянке.

– Только смотри, чтоб не видел никто.

– Ясное дело.

– Я тогда в штаб возвращаюсь, – сказал Колыма. – Чтобы никто ничего не подумал.

– Ага, – кивнул Ломаный. – Ну а я через полчаса буду. Спасибо тебе, Колян.

– Да пока не за что, – усмехнулся Колыма. – Вот помогу тебе с золотишком, тогда и скажешь.

Он направился к штабу, не заметив серой тени, шмыгнувшей за угол барака, когда он проходил мимо него. Не заметил этой тени и Ломаный, слишком занятый мыслями о том, как понадежнее спрятать самородок и как распорядиться неожиданно свалившимся на него богатством.

В середине апреля наконец-то произошло событие, которого в Магадане ждали многие. Одни со страхом, другие с надеждой. Семнадцатого апреля истек сокращенный после пересуда срок Вячеслава Алексеевича Сестринского, больше известного в области как Батя. В этот день смотрящего по Магаданской области должны были выпустить на волю.

С утра в канцелярии «двадцатки» оформили документы, в двенадцать часов дня ворота вахты «двадцатой» зоны открылись, и из них вышел смуглый, густо татуированный старик с золотой фиксой. На нем были стоптанные прохаря и черный клифт, на плече висела небольшая котомка. Обычно вещей у откинувшегося бывает больше, но Батя знал, что его будут встречать, и не слишком об этом заботился.

Напротив ворот вахты, ожидая его, уже больше часа стоял роскошный микроавтобус, и едва смотрящий сделал первый шаг за ворота, как его передняя дверца открылась и из машины выскочил невысокий черноволосый человек с острым лицом. Тот самый человек, который, по сути, и стравил спортсменов с «Ингушзолотом», чуть не подорвав сына Гамзаева. Остролицый бегом бросился навстречу смотрящему.

– Здравствуй, пахан! Давай скорее в машину, выпьем за твою откидку! – Он явно хотел обнять смотрящего, но Батя вел себя более сдержанно. Он просто протянул встречающему руку.

– Здравствуй, Ворон. Сам меня встречаешь, молодец. Я думал, из пацанов кого пошлешь, сам-то ты сейчас должен быть занят.

– Да что ты, Батя, какие дела, когда ты откинулся!

– Это ты зря, – неодобрительно покачал головой смотрящий, в который раз с неудовольствием подмечая излишнюю подобострастность лучшего из своих «торпед». – Дела – они всегда дела, их забрасывать нельзя, а то потом боком выйдет.

– Так я и не забрасываю: видишь же, один приехал, все мои пацаны заняты… Батя, да хоть в машину сядь, что ж мы прямо у зоны о делах заговорили!

Смотрящий кивнул, вслед за Вороном подошел к микроавтобусу и сел на сиденье рядом с водительским. Со стороны это, должно быть, смотрелось довольно странно. Старик в стоптанных прохарях и телогрейке на переднем сиденье роскошной японской машины, рядом с одетым в длинное кожаное пальто водителем.

Впрочем, странным это показалось бы только тому, кто смотрел бы чуть издали, не видя глаз старика. Таких глаз – умных, холодных, с хищным прищуром, не бывает ни у бичей, ни у опустившихся бомжей, а в салоне новенькой иномарки люди именно с такими глазами и уместны.

– Выпей, Батя, твой любимый вискарь. – Ворон вытащил из цветастого пластикового пакета и протянул смотрящему бутылку с настоящим американским виски. – Давай выпьем за тебя, пахан, за твою откидку.

Смотрящий кивнул, потом одним движением сорвал пробку с виски и разлил его по услужливо подставленным Вороном стаканам.

– За тебя, пахан! – снова повторил Ворон, поднимая бокал.

«Что с ним такое сегодня? – подумал смотрящий, отхлебывая виски. – Всегда угодлив был не в меру, но сегодня что-то совсем разошелся. Или и вправду из-за откидки моей так радуется?»

– Чем закусывать будешь, пахан? Икра есть, ветчина, сыр французский.

– Давай икры.

Ворон снова полез в тот же пакет, из которого достал виски, вынул из него банку с черной икрой, свинтил крышку и протянул Бате вместе с одноразовой пластиковой ложкой. Батя зачерпнул икры, запил вискарем. По телу прокатилась теплая волна, и смотрящий на несколько секунд прикрыл глаза. Да, все-таки воля есть воля…

Но Батя не был бы самим собой, если бы позволил себе расслабиться больше чем на несколько секунд. Он открыл глаза, снова налил в бокал виски, но на этот раз пить не спешил.

– Ладно, Ворон, спасибо тебе, хорошо ты меня встретил. Теперь давай, рассказывай, как в Магадане дела. Как война идет?

– Медведь проигрывает. Да, можно сказать, уже проиграл, – тут же ответил Ворон. – Его качки слишком большими тормозами оказались. Пока они раскачивались да каких-то левых черных по городу били, гамзаевские «звери» несколько акций провернули. Ну, ты помнишь, пахан, я тебе звонил, рассказывал. Так что теперь Медведю воевать, считай, некем. Людей у него почти не осталось.

– Да ну? – удивленно приподнял брови смотрящий. – Я думал, война еще неделю точно продлится, а то и побольше. Получается, переоценили мы спортсменов: мне ведь казалось, что они со «зверями» по силе равны. Слушай, Ворон, а информация у тебя точная?

– Совершенно точная. Да ты прикинь сам, пахан… Тюпу первым замочили, а из всех спортсменов только он с ментами и чиновниками контакты имел. С Тюпой еще два быка погибли, его телохранители. Потом – Семен и Утюг – они у Медведя силовыми акциями занимались, их тоже мочканули. Ну а после того как спортклуб взорвали, у него не то что бригадиров, быков даже не осталось. Там их сорок человек погибло. А ведь до этого еще Колыма четверых его людей кончил и в джипе его один взорвался. Нет, война, считай, закончена. Да Медведь и сам это понимает, он из своей хаты слинял. Боится, что его добьют, не иначе.

– А может, ответный удар готовит. Спортсмены всегда себе быстро новый народ набирали.