Игра в классики на незнакомых планетах - Ина Голдин

Он сел на футон, и его закачало, понесло куда-то. Он представил, как гнутся бумажные стенки домика от ветра. «Как дуну, как плюну…»

«Нам не страшен серый волк», – устало подумал Пол. Напротив висела картина: такой же спичечный коробок под косыми серыми чертами дождя, спешащий человечек с зонтиком. Вверху пейзажа выцветшими иероглифами написано хайку. Пол напрягся, разобрал:

Из-за занавески

Смотрю на дождь за окном.

Приют в дороге…

Он вздрогнул: на пол легла чья-то тень. Дверной проем только что был пустым местом, ровно вырезанным в бумаге. Теперь в нем появилась фигурка. Хозяйка гостиницы смиренно сложила руки: нуждается ли в чем-нибудь гость? Пол спросил, что значит журавлик. Морщинистое лицо старушки разложилось в улыбку, как веер:

– Пожелания счастья и здоровья.

Внезапно все это – добрая старушка, уютное хайку, птичка на футоне – растрогало Пола едва не до слез. Дома ему вовсе истерзали душу. Там он стал ни на что не способным мужем, никудышным отцом. Под конец даже – плохим работником. А здесь, где он иностранец, чужак, ему желают здоровья и счастья.

Утром хозяйка беззвучно подала завтрак на низком столике. Пол улыбнулся, глядя на розовое, ровно дышащее утро. За окном беспокойно зазвонили городские часы. Пробили восемь, а на наручных часах Пола было уже восемь четырнадцать.

– А часы-то у вас опаздывают, – подмигнул он старушке. Та смотрела мимо него.

– Не обращайте внимания, – прошелестела она. – Это всего лишь память… Память мертвых.

* * *

Тоши, открыв перед ним дверцу машины, предложил для начала показать город. Пол почувствовал себя на каникулах. Он немного знал Токио, но здесь ни разу не был. Вежливый Тоши покорно говорил с ним на японском. Город оказался похожим на всю Японию: гладкий, шумный, деловой. Один раз царапнуло взгляд: стоящий на отшибе остов дома с обглоданным куполом, скалящийся пустыми окнами, как череп. Не похоже на японцев – оставлять уродство на виду.

– Что это? – обернулся он к Тоши.

– Торгово-промышленная палата, – отозвался тот.

– Здесь был пожар?

Тоши отвлекся на разговор с шофером и вопроса не услышал.

* * *

Они обедали в европейском ресторане. Пол предпочел бы японский. Устроились снаружи, за круглым французским столиком. Пол рассказывал о новой программе «МедиТич». Тоши серьезно кивал. Без единого проблеска во взгляде, по которому Пол догадался бы, что японец в действительности думает.

Сирена воздушной тревоги разорвала день, взвыв невыносимо громко и требовательно. Пол инстинктивно вскочил, сглатывая подступившую к горлу панику. В Нью-Йорке он ездил на работу мимо «граунд зеро»; страх такой тревоги впечатался в его подсознание.

– Вы слышите? – Он схватил Тоши за руку. – Слышите, сирены?

Тот высвободил руку, взглянул холодно:

– Я ничего не слышу. Вам что-то показалось. Сядьте, господин Тиббетс, кушайте.

Остальные вовсе не обращали внимания. Невинно позвякивали приборы, люди смеялись – под жуткий аккомпанемент непрекращающихся завываний.

Остаток дня оба провели в бюро. Пол, тыкая виртуальной указкой в пункты новой программы, то и дело вздрагивал от звуков выдуманной сирены.

* * *

Из офиса позвонили ему на мобильный – узнать, как дела. Пол похвастался гостиницей:

– Как будто довоенная Япония. Телефон и тот – старинный. И похоже, я у них единственный клиент.

Шеф помолчал на другом конце провода.

– Ты что-то путаешь, – сказал он наконец. – Какой у тебя адрес?

– Сейчас… вот – семь-двадцать, Нака-маши, Нака-ку. Это в центре, рядом с парком.

– Точно, мы тебя туда и посылали. Только там большой современный отель, с бассейном и прочим. Я сам в нем останавливался. Ничего похожего на то, что ты описываешь.

– Да нет, постой, – начал Пол, но в этот момент села батарейка; беспомощно пискнув, сотовый выключился.

* * *

На следующий день Тоши повез его в городскую больницу – смотреть, как прижились там языковые программы «Райан-Ихито». Врачи и сестры то и дело подходили поблагодарить; они говорили на различаемом английском. Пол улизнул и долго искал туалет в переплетении коридоров.

Потом он сам не мог понять, как оказался в другом крыле. Здесь, видимо, делали ремонт. Черно и гнило пахло недавним пожаром. В коридорах чувствовалось болезненное отсутствие всякой жизни. Пол остановился перед открытой дверью одной из палат. Койки, наскоро сколоченные из досок. На полу – куски бинтов в почерневшей крови. «Слава богу, что они это ремонтируют».

В запустелой тишине у него за спиной протопотали детские ножки.

Пол посмотрел; его отшатнуло, ударило о стену. О Господи Иисусе.

Перед ним стоял труп. Детский трупик, обвиняюще глядящий на него провалами глаз.

– Здравствуйте, господин.

Ф-фух… Надо ж свалять такого дурака. Ребенок был живой. Непонятного пола, в длинной больничной рубашке, лысенький, с ввалившимися щеками. Пол с горечью понял, что его видение опередило реальность месяца на полтора.

– Здравствуй, малыш. Как тебя зовут?

– Садако.

Все же девочка. Лет девять, а может, больше – у больных детей не бывает возраста.

– И что ты здесь делаешь, Садако? Сбежала от врачей?

– Я ищу бумагу, – тихо сказала девочка. – Я делала журавликов, только у меня не хватает…

За спиной грохнуло; Пол развернулся рывком, но то всего лишь захлопнулась дверь пустой палаты. Когда он снова посмотрел на девочку, сердце его дернулось и зависло в безвоздушном ледяном пространстве страха. Это была Эбби. Его Эбби в терминальной стадии. С выпавшими от химиотерапии волосами и серым личиком.

– Вы мне не дадите листочек?

Показалось. К психиатру тебе надо, старина.

Пол бы отдал ей что угодно. Он делал обучающие программы для врачей, он знал, что рак можно лечить и нельзя вылечить. Пол вытащил из кейса толстый блокнот. Эбби так кашляет в последнее время; а Мэри сказала, что теперь это не его забота, и пусть он оставит их в покое…

– Спасибо! – Малышка улыбнулась, притиснув блокнот к груди.

– Пойдем отсюда. Тебя, наверное, ищут…

Пол подхватил ее на руки. Ощущение было, что он держит скелетик.

Он еле нашел выход в другой корпус. Толкая тяжелую дверь («Только для персонала»), Пол ясно ощутил, что в руках у него – мертвая плоть. Расползающаяся на костях.

– Зачем ты это сделал? – печально спросила Садако. Ее глазницы были забиты землей. Оголенные фаланги сжимали бумажного журавлика. – Зачем?

Пол заорал.