Области тьмы - Алан Глинн

Она была права, пока наше такси ехало на запад по Тридцать Четвёртой улице к Гудзону, я видел, о чём она говорит, видел здесь большой потенциал для развития, для создания нового буржуазного облика всему района.

— Поверьте мне, — продолжала она, — это будет крупнейший захват земли в этом городе за пятьдесят лет.

Вырастая из пустыни забытых и заброшенных складов, Целестиал сам по себе был ослепляющим монолитом стали, оболочкой зеркального стекла цвета бронзы. Когда такси ехало через громадную площадь у подножия здания, Элисон начала рассказывать про него. Целестиал поднимался на 218 метров, в нём было 70 этажей и 185 квартир — а ещё рестораны, фитнес-центр, частный кинозал, место для выгула собак, система переработки мусора… винный погреб, хранилище сигар, крыша с титановыми перилами…

Я кивал на её слова, словно записывал в голове для последующего изучения.

— Дизайнер этого дома, — сказала она, — даже хотел сам сюда переехать.

В громадном вестибюле мраморные колонны с розовыми прожилками поддерживали украшеный золотом мозаичный потолок, но ни мебели, ни картин не было. Лифт привёз нас на шестьдесят восьмой этаж по ощущениям за десять секунд, но, наверно, мы всё-таки ехали дольше. Квартиру ещё надо было отделывать, так что я не должен был обращать внимания на голые лампочки и торчащую проводку.

— Но… — она повернулась ко мне и сказала шёпотом, отпирая дверь, — оцените вид из окна…

Мы зашли в большую, похожую на лофт квартиру, и, несмотря на кучу коридоров, ведущих в разные стороны, меня тут же подтащили к громадным окнам в дальней стене голой белой комнаты. На полу лежала целлофановая плёнка. Пока я шёл, и Элисон за мной след в след, весь Манхэттен головокружительно выплывал на глаза. Стоя у окна я глазел на толпу небоскрёбов в центре города, прямо перед нами, и на Центральный Парк, прижавшийся влево, и на финансовый округ справа.

Вид с такого угла поражал сновидческим уровнем невероятности, все известные здания города лежали передо мной — и казалось, что они повёрнуты, даже как-то смотрят в нашем направлении.

Я почувствовал Элисон за плечом — ощутил запах её духов, услышал нежный шорох шёлка о шёлк, когда она двигалась.

— Ну, — сказала она, — как вам?

— Потрясающе, — ответил я и повернулся к ней.

Она согласно кивнула и улыбнулась. Глаза её были ярко-зелёными и блестели, чего я раньше не заметил. Вообще Элисон Ботник вдруг показалась мне ощутимо моложе, чем я думал.

— Ну что, мистер Спинола, — сказала она, поймав мой взгляд, — не возражаете, если я узнаю, какой работой вы занимаетесь?

Я помедлил, потом ответил:

— Инвестиционный банкинг. Она кивнула.

— Работаю на Карла Ван Луна.

— Понятно. Интересная, наверно, работа.

— Есть такое дело.

Пока она обрабатывала информацию, может, помещая меня в какую-то категорию клиентов, я осмотрел комнату, голые стены и недоделанную решётку потолочных панелей, пытаясь представить, как тут будет после окончания ремонта, когда здесь будут жить люди. И захотел оценить всю квартиру.

— Сколько здесь комнат? — спросил я.

— Десять.

Я обдумал это — квартиру из десяти комнат — но не сумел справиться с таким’ масштабом. Меня неудержимо тянуло назад к окну, смотреть на город — и снова восхищаться, наслаждаться видом. Стоял ясный солнечный день, и я чувствовал прилив радости только от того, что я здесь.

— Сколько за неё просят?

У меня появилось ощущение, что Элисон делает это исключительно ради эффекта, но она залезла в записную книжку, полистала страницы, сосредоточенно хмыкая. И через минуту сказала:

— Девять с половиной.

Я щёлкнул языком и присвистнул.

Она вчиталась в другую страничку и чуть шагнула влево, словно окончательно сосредоточилась на информации.

Я снова посмотрел в окно. Конечно, это куча денег, но не запредельно большая. Если мой успех в трейдинге мне не изменит, и я смогу нормально сработаться с Ван Луном, то нет ни одной причины, способной помешать мне собрать эту сумму.

Я снова посмотрел на Элисон и прочистил горло. Она обернулась и вежливо улыбнулась. Девять с половиной миллионов долларов.

Воздух между нами наэлектризовался было, но упоминание денег уничтожило этот эффект, и некоторое время мы в молчании бродили по комнатам. Виды и углы обзора в каждой слегка отличались от центральной комнаты, но были не менее эффектны. Везде был свет, свободное пространство, и когда я проходил мимо кухни и ванных, у меня в голове появились видения оникса, терракоты, красного дерева и хрома — элегантная жизнь в калейдоскопе обтекаемых форм, параллельных линий, дизайнерских изгибов…

В какой-то момент я отчётливо вспомнил спёртую атмосферу и скрипучие полы в моей двухкомнатной квартире на Десятой улице, и сразу почувствовал головокружение, затруднение дыхания, местами даже панику.

— Мистер Спинола, с вами всё в порядке?

Я прислонился к дверному косяку, одной рукой надавив себе на грудь.

— Да, в порядке… я только…

— Что?

Я посмотрел туда-сюда, пытаясь придти в себя… не уверенный, что снова не отключался. Не думаю, что я двигался — не помню, чтобы двигался — но не мог быть на сто процентов уверен, что…

Так что?

Что с того места, где я стою, угол не был другим…

— Мистер Спинола?

— Я в порядке. В порядке. Мне надо срочно идти. Извините.

Я, пошатываясь, побрёл по коридору к выходу. Спиной к ней я помахал рукой и сказал:

— Я свяжусь с вашим офисом. Я позвоню. Спасибо. Я вышел в коридор и пошёл к лифтам.

Я надеялся, когда двери с шипением закрывались, что она не пойдёт за мной. Она не пошла.

Я вышел из Целестиал и, перейдя через площадь, направился к Десятой-авеню, остро чувствуя, как за спиной блестит прямоугольный колосс из зеркального стекла. Ещё я понимал, что Элисон Ботник до сих пор стоит на шестьдесят восьмом этаже, может даже смотрит вниз на площадь — и от этого я чувствовал себя насекомым, и с каждым шагом всё сильнее. Мне пришлось пройти несколько кварталов по Тридцать Третьей улице, мимо Главпочтамта, Мэдисон-Сквер-Гарден, прежде чем я поймал такси. Я ни разу не оглянулся, и садясь в такси, пригнул голову. На соседнем сиденье лежал выпуск «New York Post». Я подобрал его и зажал между коленями.

Я не был уверен ни в чём из того, что случилось в квартире, но даже намёк на то, что это прощёлкивание началось снова, вогнал меня в ужас. Я сидел и ждал, ловил каждый миг восприятия, каждое дыхание, готовый выделить и изучить любое отличие от нормы. Прошло несколько минут, вроде всё было в порядке. Потом я выпустил газету, и когда мы повернули направо на Вторую-авеню, я уже заметно расслабился.