Вера Холодная. Королева немого кино - Елена Прокофьева

Умерла актриса через полтора часа – у себя в номере отеля. Вскрытие тела не установило причины внезапного паралича миокарда: кураре, яд американских индейцев, был малоизвестен одесским прозекторам».

Не правда ли, прелестная история?

Сколько эротики…

А какими тиражами выходило это творение Ю. К. Смолича в пятидесятых годах!

Позже была поставлена еще и оперетта «На рассвете» (либретто Г. Плоткина по мотивам книги Ю. Смолича), где Вера Холодная отдается еще и одесскому бандиту Мишке Япончику, – правда, на сцене она только танцует с ним танго и распевает куплеты, но намеков на «интим» предостаточно на протяжении всего действия.

В пьесе эпизод с Котовским отсутствует, зато присутствует разговор Веры Холодной с Жанной Ляруб, французской коммунисткой, приехавшей агитировать французские войска и впоследствии казненной.

Жанна проповедует революционные идеи, ну а Вера, разумеется, этих идей не приемлет в силу буржуазной развращенности!

Софья Васильевна долго переписывалась с Юрием Смоличем, добивалась изменений в тексте и публичных извинений.

Разумеется, ничего не добилась.

Наглость товарища Смолича была беспримерна.

Он даже пытался упрекнуть Софью Васильевну в том, что она, дескать, в суровом девятнадцатом году была мала и многого о сестре не понимала…

Полностью переписка С. В. Холодной с Ю. К. Смоличем напечатана в 1995 году в сборнике издательства «Искусство», посвященном столетию со дня рождения Веры Холодной. Я приведу здесь лишь некоторые цитаты из письма Юрия Смолича: «…само собою разумеется, что речь идет не об историографическом издании, а о беллетристике – в художественном произведении вовсе не обязательна точная документация. В художественном произведении нет необходимости в точном воспроизведении события – законы художественной литературы отличны от законов литературы исторической. Беллетристика передает читателям лишь смысл событий. Их сущность, а образы действующих лиц (даже если выводятся эти лица не под вымышленными именами, а под своими собственными) являются условными. Обобщенными в психологическом и конкретно-социальном раскрытии образа, т. е. в трактовке данного образа автором сообразно смыслу событий, значению и роли данного лица. В результате художественный образ – в соответствующей трактовке писателя – может в частностях как бы и не соответствовать тому живому образу, который запечатлелся в памяти близких и друзей.

Ведь если бы Вы, Софья Васильевна, не были сестрой Веры Холодной, а просто читателем “Рассвета над морем” и натолкнулись бы в романе на образ некоей актрисы, Вас в изложении литературной судьбы этого литературного героя ничего не смутило бы. Потому что такая судьба возможна, она могла бы быть. “Могло бы быть”, возможная судьба – в этом сущность беллетристики, отсюда все ее закономерности.

Вас смутило то, что лицу, наименованному в романе Верой Холодной, якобы приписываются некоторые действия и поступки, которые не полностью соответствуют тем действиям и поступкам – фактам – из жизни действительной Веры Холодной, Вашей сестры, которые могли быть Вам известны.

Но, может быть, до Вас доходили те легенды, которые бытовали в связи со смертью Веры Холодной?»

Далее Юрий Смолич пытается доказать, что все изложенные им в книге события вполне могли бы быть – на основе ходивших в Одессе слухов, – но он, дескать, даже пытался обелить имя «королевы экрана»:

«…автор романа, желая восстановить доброе имя когда-то известной актрисы, и решил обратить внимание именно на наиболее порочащий вариант – шпионская якобы деятельность! – и, раскрывая сущность человека, вскрывая его внутреннее содержание путем психологических исканий и дальнейших сюжетных построений, разрушить эту порочащую версию, так сказать, изнутри – силой логики и эмоционального воздействия на читателя: это оружие, которым располагает художественная литература.

Обратите еще раз внимание на то, как развивается сюжетная линия Веры Холодной в романе “Рассвет над морем”. Французские оккупанты хотят использовать известную актрису для получения информации о белогвардейцах, а белогвардейцы тоже не прочь использовать В. Х. для получения информации о начальствующих над ними французских оккупантах. Но нигде и ни разу в романе не показано, чтобы Вера Холодная действовала против своего народа, в частности против подполья и большевиков, ни прямо, ни косвенно! Хотя, конечно, как известно, Вера Холодная отнюдь не была большевичкой и можно с уверенностью допустить, что не отличалась особым пристрастием к непонятным ей тогда социалистическим преобразованиям жизни. Вращаясь в силу своей профессии и, так сказать, светского положения в обществе, в кругу антинародной верхушки, французской и белогвардейской, всем своим поведением в романе и каждым своим словом в ответ на расспросы заправил интервенции Вера Холодная выказывает свою неприязнь и презрение и к интервентам, и к белогвардейцам – подчас даже в опасной, рискованной для нее форме; и ни разу, ничем не вредит – хотя имела для этого самые широкие возможности – подполью, силам борющегося и готовящегося к восстанию народа. Наоборот, когда предоставляется возможность, она тотчас же оказывает подполью неоценимую услугу, тоже рискуя собою, – она спасает Котовского!»

Чем дальше – тем невероятнее: Юрий Смолич производит себя едва ли не в образ менестреля, возвеличившего «королеву экрана»:

«В этом романе – зенит развития образа Веры Холодной: своим поступком она ставит себя по эту сторону баррикад в то трудное и сложное для тогдашнего интеллигента время, этим она приближается к лагерю борющегося народа – и отрывается начисто от каких бы то ни было могущих ее опорочить сплетен, кривотолков, легенд, бытующих и поныне.

В этом задача автора, ценящего доброе имя актрисы Веры Холодной».

Как мило!

А как же бесчисленные сексуальные связи «изменчивой обольстительницы»? Кушетка французского консула мосье Энно, постель генерала Гришина-Алмазова, койка безымянного капитана дредноута, на которую, впрочем, Вера Холодная так и не успела улечься, будучи, как мы помним, отравленной!

Впрочем, далее в письме к сестре покойной актрисы Юрий Смолич оправдывается – правда, вовсе не в том, что в романе своем превратил чистейшую женщину в проститутку, а в том, что несколько погрешил против революционной правды: ведь Котовского-то Вера Холодная не спасала!

«Конечно, оставаясь верным правде жизни и желая достичь полного доверия читателя, автор не мог и не должен был пойти на заведомую фальшь, представляя сам факт спасения Котовского как, скажем, сознательное действие революционерки, которой Вера Васильевна не была. В романе Вера Холодная сразу же и признается Котовскому, что она видит и чувствует за ним правду, но сама еще не умеет разобраться в событиях, в том новом, революционном, что вдруг возникло перед нею, совершенно неподготовленною обстоятельствами предыдущей, артистической, оторванной от конкретной социальной борьбы жизни. Это, по мнению автора, вполне убедительно: в подобном положении находилась почти вся интеллигенция.