Если полюбишь графа - Элизабет Торнтон

– Вы знаете, что заслужили наказание, – терпеливо пояснил граф, будто урезонивал капризное и своевольное дитя, затем достал носовой платок и отер им слезы со щек Дейрдре.

– Дейрдре, взгляните на меня, – попросил он изменившимся голосом.

Их взгляды встретились, и Дейрдре почувствовала, как у нее бешено забилось сердце. Она и прежде видела это выражение в глазах графа. Он склонил к ней голову, ища ее губы. В какой-то момент, утратив власть над собой, Дейрдре захотела слиться с ним в поцелуе, но тут же вспомнив об Армане, вся встрепенулась и резко вырвалась из объятий графа. Отскочив на несколько шагов в сторону, она спросила, стараясь сохранять спокойствие:

– Почему вы побили моего брата? Граф смотрел на нее долго и бесстрастно:

– Вероятно, потому, что я садист и дикарь? Вы так подумали?

Он вытащил табакерку и зачерпнул из нее щепотку. Этот небрежный жест Дейрдре сочла оскорбительным.

– Почему вы так его ненавидите? – вновь спросила Дей-дре.

– Я не питаю к нему ненависти. Ненависть слишком сильное чувство. Я равнодушен к вашему брату.

– Не сомневаюсь! Вы используете его, чтобы наказать меня, потому что вам известно, как сильно я люблю его.

– Так вы это называете любовью? – насмешливо спросил Рэтборн. – Любовь предполагает пробуждение в другом человеке высоких чувств. Слезливая сентиментальность делает вас слепой ко всем недостаткам Сен-Жана, не заслуживающего столь высоких чувств и слов.

– Я действительно люблю брата, – настаивала Дейрдре, уязвленная столь открыто высказанным презрением.

Граф выглядел так, будто не верил ей, и она повторила с еще большей страстью:

– Я люблю его!

– В таком случае докажите это! Когда в следующий раз он придет к вам поплакаться, помогите ему не проштрафиться снова, и пусть заплатит за свои последние грешки.

– Все это не так! – закричала она и сама удивилась, почему так старается доказать графу свою правоту. – Арман – все, что у меня есть. Мы семья! И вполне естественно, что мы верны друг другу. У вас ведь тоже когда-то был младший брат.

Дейрдре заметила, как Рэтборн резко вскинул голову, и поспешно пояснила:

– Капитан Огилви рассказал мне. Вы больше, чем кто бы то ни было, способны понять мое беспокойство о младшем брате.

– Я понимаю, – ответил граф сухо, – как никто другой. Но если ваш брат не изменится, он заплатит за это жизнью.

– Я... я не понимаю.

– Не понимаете? Он не сказал вам, что с сочувствием в нашем противостоянии на стороне французов? И мне нетрудно в это поверить, потому что он не делает тайны из своих взглядов трубит о них всюду, делится ими со всеми подряд. В таком случае почему он не рассказал о них вам?

– Арман не имел в виду ничего такого.

– Я напомню вам об этом, когда его повесят как предателя.

От этих слов у Дейрдре закружилась голова.

– Но это же... нелепо! – заикаясь, пробормотала она. – Арман не единственный, кто выражает подобные чувства. Даже герцогиня Ричмонд говорила то же самое. Никто не принимает этого всерьез. Вы просто пугаете меня.

– Значит, вы ничего не знаете о нескромных высказываниях Сен-Жана? Я так и предполагал. Что касается ее светлости, я думаю, что едва ли это важно. Она не француженка, и при дворе у нее есть друзья. Вы должны радоваться тому, что я опекун вашего брата, а иначе он уже наслаждался бы пребыванием в какой-нибудь тюрьме в ожидании более сурового наказания, чем то, что претерпел сегодня. Однако я вижу, что у вас нет желания поблагодарить меня.

Рэтборн сделал несколько шагов к задней двери и распахнул ее.

– С вашей стороны весьма неосмотрительно врываться без приглашения в комнаты холостяка, – сказал он с дьявольской ухмылкой. – Это может иметь весьма неприятные последствия для вас. В будущем мне придется держать свою дверь на запоре.

Щеки Дейрдре вспыхнули огнем. Ей, как никому другому, было известно, что следовало прервать эту сцену, предполагавшую обольщение. Ей удалось заглушить боль в груди, и она, вскинув подбородок, спросила дерзко:

– Даже среди белого дня, милорд?

Пройдя мимо Рэтборна к черной лестнице, Дейрдре услышала взрыв смеха за спиной и закрыла за собой дверь.

– О, Дейрдре, как вы невинны! Щеки ее запылали еще сильнее.

Беспокойство за Армана росло с каждым днем. Он стал резким и задумчивым и отказывался обсуждать, что произошло между ним и графом. Но их утренние верховые прогулки продолжались, и теперь больше, чем когда бы то ни было, Дейрдре ждала их, потому что Рэтборн навязывал ей общество миссис Дьюинтерс почти ежедневно.

Скоро она стала чувствовать себя кем-то вроде дуэньи при миссис Дьюинтерс, которую граф брал с собой на все светские вечера, имевшие хоть какое-то значение.

Его подчеркнутая галантность, будь то в его ложе в театре, или во время обеда в узком кругу избранных, или в наемном экипаже – открытой коляске, теперь уже достаточно вместительной, чтобы и Дейрдре могла их сопровождать, вызывала каждый раз гримасу презрения на ее обычно столь спокойном и невозмутимом лице. Когда Дейрдре пыталась ненавязчиво расспросить о природе его обязанностей при лорде Аксбридже в качестве его адъютанта, допускавших, чтобы он столько часов проводил праздно, в то время как другие офицеры были вынуждены оставаться в Нинове, граф уклончиво отвечал, что его роль заключается в том, чтобы осуществлять связь.

Позже Дейрдре пришла к выводу, что именно ее бесшабашное поведение в Шато-де-Суан, старинном доме маркиза и маркизы де Суан, привело к стремительному развитию ее отношений с графом.

Возможно, причина заключалась в том, что она выпила слишком много шампанского. Возможно, в том, что леди Фентон не могла опекать ее, поскольку лежала в постели с жесточайшей мигренью. Возможно, этого не произошло бы, если бы Арман не поддерживал ее так открыто, а, напротив, старался вразумить взглядом или словом, и возможно, если бы она не слышала о всем известной связи графа с актрисой, то смогла бы укрыться за воздвигнутой ею самой стеной сдержанности. Но Дейрдре перепила шампанского, леди Фентон не было на этом вечере, Арман не пытался ее урезонить, и она слышала последние сплетни о графе. В результате всего этого слегка помешалась.

Леди Мэри Ингрэм, молодая подруга, или, скорее, знакомая, прикрываясь веером, вдруг возмутительным образом зашептала, глядя на вальсирующих графа и миссис Дьюинтерс, которую он сжимал в объятиях, что хотела бы поменяться местами на одну ночь с этой знойной актрисой. От этих слов Дейрдре слегка затошнило.

Так как леди Мэри была хорошо воспитанной и наивной молодой дебютанткой, воображавшей, что она знает все, а Дейрдре не могла претендовать на подобную невинность, не было ничего удивительного в том, что щеки Дейрдре окрасились прелестным розовым румянцем. Леди Мэри пришла к заключению, что мисс Фентон, вероятно, убежденная старая дева и слишком благонравна, что совсем не согласовалось со вкусом этой молодой особы.