Царица парижских кабаре - Людмила Лопато

После смерти великого князя Зинаида Сергеевна осталась одна. И, так как она очень любила своего брата, они поселились вместе в ее доме на рю Фезандри. Там висели знаменитые картины – главным образом русских художников. Была старинная мебель, чудесный рояль. Бунчук, личный мажордом Рашевского, заведовал хозяйством в доме. И когда приглашали ужинать, на столе была вся прелесть русской кухни.

В 1960 году Зинаида Сергеевна вышла замуж за Костю Джанумова (он был красив, пел и играл на гитаре). Они ездили в Америку, где все газеты кричали, что вдова великого князя вышла замуж за плейбоя!

Прошло время. Джанумов и Рашевский вместе поехали в гости в Испанию, к князю Багратиону (тому, на дочери которого был женат великий князь Владимир Кириллович). Они вышли в море на яхте – и Джанумов внезапно утонул.

Вероятно, он хотел нырнуть, но произошел несчастный случай.

Хотя это не вполне очевидно.

Еще через какое-то время Зинаида Сергеевна вышла замуж в третий раз, за некоего чешского господина (я его видела дважды или трижды). Вскоре она очень серьезно заболела; когда я приходила ее навестить, все повторяла: «Людмила, берите, берите русские картины в ваш ресторан! Как будет красиво… И я мысленно буду с вами».

На потолке ресторана была шкура белого медведя (мой брат привез ее из Сибири и рассказывал, что он сам этого медведя убил, но я всегда думала, что это чистая фантазия). На самом видном месте – картина Лапшина «Москва».

Я увидела впервые это полотно еще девочкой, когда мы с мамой были в Биарицце, в гостях у архитектора Минаша – отца художницы-графика Жени Минаш. И еще тогда влюбилась в картину! А много лет спустя мне позвонили и спросили, не хочу ли я ее купить. Мы с реставратором князем Эристовым немедленно отправились за ней. Глебушка Эристов потом привел полотно в полный порядок.

Посетители входили. Оглядывались, удивлялись, восхищались. Тут же выпивали рюмку водки, которую предлагала всем входящим прелестная барышня в русском костюме с кокошником.

Персонал был большой. Княгиня Марина Дадиани, урожденная Амилахвари, занималась гардеробом гостей. Старый барон Леонид Ламсдорф ведал шампанским. У него дрожали руки, но клиенты его обожали! Князь Миша Шервашидзе был метрдотелем, я принимала гостей. Были еще пять или шесть русских гарсонов, все носили голубые рубашки-косоворотки с темно-бордовыми поясами. А в первый вечер, не сговариваясь, крестились перед тем как выйти к гостям, потому что зал был переполнен.

Первое меню нам составил и стал у нас шефом Сергей Сергеевич Залогин, бывший царский и лучший русский повар в Европе тех лет. Он помогал нам выбирать посуду и оборудование, был очень культурный и милый человек и изумительный мастер. Делал неподражаемые кулебяки, блины и пирожки! Он сам был знаменитостью, знатоки шли ужинать «на Залогина», как ходят в театр на спектакль с примадонной. Конечно, он был очень дорогой «ведеттой». Не только из-за стоимости его труда. Он был весьма строг к поставщикам, к выбору продуктов. Телячьи котлеты? Только из самого лучшего мяса! И так – во всем. Увы, Залогин работал у нас недолго. Теперь я жалею об этом: он любил ресторан, он его создавал… Впоследствии я двадцать лет мучилась, выбирая поваров, – и ни один француз не готовил так, как Сергей Сергеевич.

Он ушел от нас в результате недоразумения – одна клиентка ресторана пожаловалась вечером, что мясные пирожки были сладковаты. А Залогин страшно обиделся. Бросил ресторан на пять дней, затем вернулся, попросил расчет.

Никогда уже нам не удавалось предложить такую кухню, как тогда. И Сергей Сергеевич после этого совсем перестал работать (он был уже очень немолод). А уйдя на покой, вскоре умер…

Перед открытием я страшно волновалась. Все служащие мне прислали корзину цветов: «Бон шанс, Людмила!» Рашевский сказал: «Не бойтесь, я устрою вам премьеру!» и привез весь Париж: Бурбонов, Полиньяков, русских князей, знаменитостей. У нас и позже бывали Юсупов, Голицын, Шереметевы, княгиня Зинаида Романова.

Каждый, кто пришел в «Русский павильон», получал тарелочку с мягкими, еще теплыми пирожками – небольшими, на один укус, шедеврами «залогинской ручной работы». Водка уже стояла на столе, в деревянной матрешке. Шампанским занимался барон Ламсдорф.

В то время стоимость франка была совершенно другой. И цены были смешные. Какие-то 30–50 «тех» франков стоил обед, за который сегодня платят 500.

Оркестр Валентина Билинского был очень хорош. Солировали Шарль Шалян и Марк Лючек. Потом пела я.

Люди иногда танцевали. Подчас на эстраду выходили известные артисты или другие знаменитости; выяснилось, например, что главный редактор The Times чудесно поет венгерские песни. Однажды вышел из-за столика и играл для нас знаменитый скрипач Иври Гитлис.

В 1960-е годы из Бухареста ко мне в ресторан приезжала известная русская певица Алла Баянова и выступала у нас несколько раз.

Силой «Русского павильона» был его домашний дух (домашний – в изысканном, старинном смысле), уют гостиной или музыкального салона, где у каждого, знаменитого или неизвестного, была возможность показать свои таланты и принять участие в общей радости. И это нравилось всем!

Ночи летели, одна за другой, полные романтизма. И, говорят, незабываемые.

Не знаю, помнят ли в России этот старый романс. Но в «русской шкатулке» возле Елисейских полей он был бережно сохранен.

Я любила его и часто пела в те вечера в моем «Русском павильоне».

Парижские репортеры в те дни писали:

«И вот – Людмила Лопато, со всеми ее талантами – собеседницы, певицы, пианистки, хозяйки вечерних праздников, но также и композитора.

Людмила после своего прохода между столиками с русской народной песней становится загадочна, как сама мечтательность, сама нежность. В ее манере держаться теперь нет ни тени скетча. И если вы ее попросите, она споет вам “Под солнцем Прованса” на свою собственную музыку… (А слова к этому романсу написал мой первый муж Никита. – Л.Л.)

Вы полюбите эту среду, этот воздух, в котором так много смеха и совсем чуть-чуть степной дикости, древнего цыганского плача, радости ночей и дневной муки. И еще в этом воздухе (те, кто знает русские кабаре, поймут) – больше изысканности, чем в других местах.

Привносят эту ноту, помимо самой Людмилы, Морис Лашамп со своей скрипкой, Алеша и Шалян с их гитарами. Шалян великолепен – попросите-ка его сыграть “Облака” Джанго Рейнхардта, эту волнующую классику, такую близкую, навевающую каждому на память какой-то отъезд, какое-то бегство.