История груди - Мэрилин Ялом

В рамках этой концептуальной схемы все приснившиеся объекты, похожие на грудь, например, яблоки или груши, можно интерпретировать как груди. Например, мужчина тридцати пяти лет рассказал о своем сне, который, по его словам, он видел в возрасте четырех лет. В этом сне фигурировали две груши, которые мальчику принес мужчина, исполнявший посмертную волю его отца. Во сне присутствовала и мать мальчика. У нее на голове сидели две птицы. Одна из птиц подлетела к ее рту и начала сосать его. Как Фрейд толковал это загадочное видение? С характерной для него уверенностью он объявил: «Этот сон следует перевести так: „Дай мне грудь, мать, или покажи мне ее, ведь из нее я привык пить в прошлом“»[226].

Если Фрейду только предоставлялась возможность увидеть грудь в туманных глубинах мыслей его пациента, он никогда ее не упускал. Однажды, когда он услышал от одного молодого человека свободные ассоциации, вызванные его отношениями с актрисой и стихотворными строчками, Фрейд заявил: «Не может быть ни малейшего сомнения в том, что обозначают яблоня и яблоки [в стихотворении]. Скорее всего, именно красивые груди актрисы привлекли к ней этого молодого человека»[227]. Толкование снов по Фрейду, каким бы притянутым за уши оно ни было, всегда излагалось с чувством абсолютной уверенности в своей правоте.

Груди преимущественно фигурируют в базовой теории психоневроза Фрейда. Психоневроз уходил корнями в «извращенное» сексуальное развитие. Под «извращенным» Фрейд понимал все, что не вело к первичности генитальных функций по сравнению со всеми другими проявлениями взрослой гетеросексуальности. Знаменитый случай Доры, «истеричной девушки почти девятнадцати лет», является типичным примером последовательности извращений, которые подсознательно вели ее от сосания груди в младенчестве к сосанию большого пальца в детстве и ко взрослой фантазии о том, чтобы сосать мужской половой орган. Такой вывод сделал Фрейд из ее кашля и раздраженного горла[228].

Чтобы разобраться со случаем Доры, Фрейд приводит в пример историю другой пациентки, молодой женщины, которая никак не могла отказаться от привычки сосать большой палец. Пациентка сохранила воспоминания о том, как в детстве «она сосала грудь кормилицы и одновременно ритмично тянула ее за мочку уха». Последний жест предполагал мастурбацию. Фрейд связывает случай с безымянной пациенткой и случай Доры с раздражением горла, явно связанным с ее желанием сосать мужские гениталии. И он делает вывод о том, что «не требуется большой фантазии для того, чтобы заменить сексуальный объект конкретного момента (пенис) изначальным объектом (соском)». «Итак, мы видим, — делает вывод добрый доктор, — что эта в высшей степени отвратительная и извращенная фантазия о сосании пениса имеет самую невинную причину. Это новая версия того, что можно описать как доисторическое впечатление от сосания груди матери или кормилицы»[229]. Детективная работа, проделанная Фрейдом, с его викторианским отвращением к оральному сексу, заставляет нас описать полный круг: мы навечно приклеены к материнской груди. Многие поступки во взрослой жизни и особенно патологические симптомы обусловлены воспоминанием о кормящей груди.

Чтобы проиллюстрировать то, как ранние и поздние значения груди могут смешиваться, Фрейд часто цитировал анекдот о молодом человеке, который очень любил красивых женщин. Когда он вспомнил свою хорошенькую кормилицу, кормившую его в младенчестве, он заметил: «Жаль, что я не сумел лучше использовать такую возможность»[230]. Очевидно, что мужчина явно смешал мысли взрослого и ребенка о женском теле, как если бы младенец был уже взрослым мужчиной.

В последней своей крупной работе «Очерки психоанализа» Фрейд возвратился к груди как к «первому эротическому объекту ребенка» и «прототипу более поздних любовных отношений — для обоих полов»[231]. Он настаивал на том, что младенец не делает различия между грудью и своим собственным телом. Эту теорию некоторые современные последователи Фрейда превратили в догму, хотя, как и другие предположения о первом жизненном опыте младенцев, ее невозможно доказать. Фрейд зашел дальше обычного, представив сосание как архетип человеческого опыта. В самом деле, он утверждал, что «не имеет значения, действительно ли ребенок сосал грудь, или его кормили из бутылочки, и он никогда не знал нежности материнской заботы. В обоих случаях развитие ребенка идет по одинаковому пути. Вполне вероятно, что во втором случае его более поздние желания станут более сильными». Фрейд был убежден в том, что — сосет ли младенец настоящую грудь или нет и вне зависимости от длительности грудного вскармливания — индивидуум «после отлучения от груди всегда будет убежден в том, что его кормили слишком недолго и дали слишком мало»[232].

Грудь предлагает психоаналитическую парадигму для Эдема. Когда-то мы все пребывали в раю. Потом нас оторвали от материнской груди (или бутылочки) и заставили скитаться в диком мире без грудей. Став взрослыми, мы постоянно ищем комфорт изначальной груди и иногда находим его в сексуальной связи, которую Фрейд считал своего рода заменителем более раннего удовольствия. «Никто из тех, — замечает он, — кто видел, как младенец удовлетворенно откидывается от груди и засыпает с раскрасневшимися щеками и блаженной улыбкой, не может не увидеть в этом прототип сексуального удовлетворения в более взрослой жизни»[233].

Однако мы не можем не заметить, что два похожих на вид феномена не всегда идентичны. Да, младенцы засыпают после кормления, а взрослые — после секса, но это не означает, что более поздний опыт каким-то образом развился из нашего раннего опыта. Но даже если согласиться с гипотезой Фрейда о том, что удовлетворение младенца от кормления грудью является прототипом более «поздних» удовольствий, особенно сексуальных, остается фундаментальный вопрос, касающийся различия в развитии женщин и мужчин. Фрейд прямо утверждает, что грудь является первым эротическим объектом для обоих полов. Затем в жизни мальчика начинается Эдипов период, в течение которого — чтобы уберечь свой сексуальный орган от угрозы кастрации, исходящей от отца, — он отказывается от права на мать. Впоследствии большую часть своей жизни он проводит в поисках других грудей, заменяющих грудь матери. Эта теория, хотя и несколько сложная, по меньшей мере, правдоподобна на символическом уровне.

Девочка же, согласно теории Фрейда, не отказывается от материнской груди так, как мальчик. Она движется по еще более странной траектории, которую определят с раннего детства «зависть к пенису». Она «не может простить свою мать за то, что отправила ее в мир настолько недостаточно экипированной. Из-за чувства обиды она отказывается от матери и ставит другого человека на ее место — своего отца»[234]. Эта гипотеза зависти к пенису является самой уязвимой частью теории развития человека по Фрейду. Она правомерна только как парабола всех социальных преимуществ, которыми пользуются мужчины в патриархальном обществе. Более того, она никоим образом не объясняет, почему девочки перестают считать материнскую грудь сексуальным объектом. Мне кажется, что Фрейд был близок к истине, когда написал: «Идентификация с ее матерью может занять место привязанности к матери»[235]. Эта идентификация не является результатом обиды на мать за то, что та не снабдила дочь пенисом, выпуская ее в мир, а вытекает из растущего ощущения женской общности и схожести тел. Когда у дочери появляется грудь и начинаются менструации, она становится, как и ее мать, взрослой женщиной, способной на сексуальность и материнство.