Барракуда forever - Паскаль Рютер

Он поднял ее вверх приветственным жестом, как делали в старину.

— Перестань вертеться, — тихонько приказала мама, — я так никогда не закончу.

Александр тут же застыл как вкопанный и, стараясь не шевелиться, прошептал:

— Ни за что больше не буду вертеться, клянусь.

Я старался не дышать, чтобы не спугнуть хрупкое доверие, установившееся между нами.

В голове у меня кружился целый рой вопросов. Как мама оказалась на месте нападения на Александра?

Это она прогнала мальчишек или нет? Может быть, он, не зная куда идти, сам пришел сюда за помощью?

Она собрала бинты и вату, закрыла пузырек со спиртом. Взяла Александра за руки и по очереди осмотрела его ладони — маленькие палитры, на которых смешивались зеленый, голубой и желтый цвет. Ее смех зазвенел как хрусталь, и Александр, не удержавшись, фыркнул вслед за нею.

— Ну что, все истратил? — спросила мама.

— Все, — ответил он.

— Ничего, в твоем возрасте у меня краски тоже быстро заканчивались, в следующий раз я тебе дам еще.

— Много разных?

— Много разных.

Мое любопытство мало-помалу улетучивалось, зато росло ощущение счастья оттого, что я вижу их вместе.

Я решил, что лучше помолчу, потому что мне в них нравилось именно то, о чем они все равно никогда не заговорят вслух.

Письмо Наполеона

До

Новаяжизьнь полная ерунда милая мая Жузефина прасти что я табой развел ся и выставил тебя за deep emo все изза того што я байался паследнива боя думал можно простатказаца стареть послать ста рость к чорту но все получилось совсемнетак. Противник селен слишком селен и судю подкупили Ты не поверишь но у дар уменя тепер нетот и руки никакие да и ноги как студинь в общем я как пухофка для пудры я дрался скоко мог но жилания больше нет долго я ни продержус по чти всевремя пра важу в гари зонт алном пала жении разгаварива йу мала идаже растирял почти все сваи гу стые волсы но это ни чиво потому что я даже сичас чуствуйу как ты за пускаишь в них пальцы и гладишь и пробуишь назубок как ма линкая мышка этопатрисаюше единствинное што у миняасталось это жи лание тебя у видеть и правести остаток жизни стабой. Если приедеш то можиш не разглидет миня пададеийалам но я тамточна есть. Папытаися сделат вид што ниудивлина к тому жиест адна веш окатораи знаешь то ко ты адна так и не вышла наружу ни хочу встретицас Рокки ни сбросиф груссплеч. Наполеон

После

Новая жизнь — полная ерунда, милая моя Жозефина. Прости, что я с тобой развелся и выставил тебя за дверь. Это все из-за того, что я боялся последнего боя, думал, можно просто отказаться стареть, послать старость к черту, но все получилось совсем не так. Противник силен, слишком силен, и судью подкупили. Ты не поверишь, но удар у меня теперь не тот и руки никакие, да и ноги как студень, в общем, я как пуховка для пудры. Я дрался сколько мог, но желания больше нет. Долго я не продержусь. Почти все время провожу в горизонтальном положении, разговариваю мало и даже растерял почти все свои густые волосы, но это ничего, потому что я даже сейчас чувствую, как ты запускаешь в них пальцы и гладишь. И пробуешь на зубок, как маленькая мышка, это потрясающе; единственное, что у меня осталось, — это желание тебя увидеть и провести остаток жизни с тобой. Если приедешь, то можешь не разглядеть меня под одеялом, но я там точно есть. Попытайся сделать вид, что не удивлена. К тому же есть одна вещь, о которой знаешь только ты, она так и не вышла наружу. Не хочу встретиться с Рокки, не сбросив груз с плеч.

Наполеон

Я бросил письмо в ящик на рассвете.

И стал ждать.

Следующей ночью у меня ни с того ни с сего поднялась температура, и я не смог встать с кровати. Я принял это как благословение. Мысли с трудом ворочались в мозгу, и я валялся в постели, подложив руки под голову. Я гадал, что это за вещь, о которой упоминал в письме Наполеон и которая так его обременяла. А вдруг окажется, что он никогда не был боксером и всегда нам врал: как я к этому отнесусь? После короткого приступа паники я даже подумал о том, что лучше бы он ушел, унеся эту тайну с собой. Как те груженные золотом испанские галеоны, что бесследно исчезли в пучине и многие века будоражат фантазию людей.

Порой я погружался в сон, и деревья начинали падать одно за одним, словно повинуясь приказу, а проснувшись, я обнаруживал, что простыни у меня мокрые от пота. Дождь барабанил по крышам. Медленно тянулись часы, вязкие и безнадежные.

Мама без устали рисовала в мастерской наверху. Время от времени она заглядывала ко мне, и я встречался с ней взглядом.

— Как ты? — спрашивала она.

— Уже немного лучше, — отвечал я. — А ты что делаешь?

Она показывала мне руки в разноцветных пятнах.

— Мне нужно торопиться, — торопливо бормотала она.

Ближе к вечеру в дверь позвонил Александр. Я вдруг понял, что ждал его.

— Теперь твоя очередь рассказывать, — заявил я.

— Он не приходил.

— Целый день?

— Целый день. И в окно не выглядывал. Ты что-нибудь понимаешь?

Я кивнул. Он улыбнулся и продолжал:

— Хоть его и нет в окне, он всегда будет на нас смотреть.

Он потупился, потом отвязал мешочек, висевший у него на поясе.

— Вот, возьми, — сказал он. — Там только два осталось. Забирай.

Я схватил шарики, потом разжал кулак:

— Каждому по одному.

— Наследство Наполеона, — прошептал Александр. — Только братья делят наследство между собой.

Я зажал большим и указательным пальцами шарик, который отдал мне Александр, и смотрел, как он переливается на свету.

— Красивый, правда? — спросил Александр.

— Да, — ответил я, — блестит. Кажется, у него так много всего внутри.

— Разные тайны.

— Глядя на него, я всегда буду думать о тебе, — сказал я.

— При встрече это будет наш знак. И даже если это случится очень-очень нескоро, мы с тобой друг друга узнаем. Они всегда будут так сверкать.

Он держал в руке свою шапку, и я не мог оторвать от нее глаз. Наши взгляды пересеклись. Его глаза блестели. Он прошептал:

— Я верну ее отцу. Сегодня он выходит из тюрьмы. И мы опять будем вместе. Я хотел тебе его показать.

— У тебя есть фотография?

— Есть кое-что получше. Посмотри.

Портрет был нарисован невероятно изящно и трогательно просто. На такой же бумаге и такими же красками, какими обычно пользовалась моя мама.