Испытание войной - выдержал ли его Сталин? - Борис Шапталов

Одной из причин разгрома стала неудачная с точки зрения обороны дислокация войск Красной Армии в западных приграничных округах. Войска располагались растопыренной пятерней. Арифметически их было много, фактически они были эшелонированы так, что вермахт их бил по частям. Получилась игра в поддавки. Командование Красной Армии поочередно подставляло армию за армией, корпус за корпусом, дивизию за дивизией – и противник методично перемалывал их. В результате, несмотря на огромное количество техники и 5,5 млн. мобилизованных в первые дни войны, весь 1941 г. из штабов доносился стон: «Мало людей, мало танков, мало самолетов… Дайте, подкиньте, подбросьте хоть немного». Естественно, что для историков одной из первоочередных задач при анализе феномена 1941 г. стал поиск ответа на вопрос: «А куда все девалось?»

Задача, кстати, традиционная: в брежневские годы люди ломали голову над тем, куда деваются рекордные урожаи и баснословное число производимых тракторов и комбайнов: и вообще, почему до прилавков магазинов доходит так мало? Ныне экономисты ищут, куда исчезают огромные накопляемые капиталы, без которых задыхается отечественная промышленность… Так что задача «куда что девается» носит во многом перманентный и, выражаясь философским языком, метафизический характер. Поэтому поиск ответа для частной задачи помогает решению общей теоремы: «Почему мы, будучи такими богатыми, являемся такими бедными?»

При оценке соотношения сил многое зависит от методики подсчета. Например, в советской «Истории Второй мировой войны» указывалось, что на 22 июня 1941 г. в первом эшелоне армий прикрытия западных приграничных округов находилось 56 стрелковых и кавалерийских дивизий и 2 бригады. Во втором эшелоне армий на удалении 50—100 км еще 52 дивизии, в основном танковые и механизированные. «Для нанесения удара утром 22 июня 1941 г. в первом стратегическом эшелоне с учетом финских, венгерских и румынских войск было сосредоточено 157 дивизий (из них 17 танковых и 13 моторизованных) и 18 бригад (в том числе 5 моторизованных). Это была громадная, невиданная в истории армия вторжения» (т. 3, с. 441). Еще бы! Против 56 дивизий готовились ударить 157 дивизий врага! Однако это неправда. Приведенный отрывок – типичный образчик сфальсифицированного подсчета сил официальной советской военной историографией, чье наследство и традиции еще живы в исторической науке. Если в первом абзаце выкладки верные, то во втором – ложные. Дело в том, что утром 22 июня венгерские, румынские и финские войска удар наносить не собирались. Финляндия вступила в войну 25 июня, а начала боевые действия 10 июля, Румыния – 2 июля. Естественно и немецкие войска, находящиеся на их территории, выступили в те же сроки. А это 11-я армия с 6 дивизиями (в июле будет добавлена еще одна) и армия «Норвегия» с 4 дивизиями. В резерве германского верховного командования находилось 24 дивизии. В свою очередь, группы армий имели свои резервы (до 3 дивизий). Поэтому реально утром 22 июня могли выступить около 100 дивизий, и исход приграничного сражения зависел оттого, насколько организованно вступят в бой части прикрытия и насколько быстро подойдут дивизии второго эшелона.

Если подытожить выводы советской военной историографии, касающиеся состояния Красной Армии накануне войны, то легко вычленить главный неустанно и изобретательно доказываемый тезис – подготовиться к войне не успели. И в качестве объективных причин неудач лета 1941 г. советские историки перечисляли, что именно не успели сделать: развернуть, подвезти, достроить, дообучить… Но все ли в этой тотальной недоустроенности было предопределено нехваткой времени? В «Истории Второй мировой войны» написано: «На 1 июня 1941 г. средняя укомплектованность стрелковых дивизий приграничных округов составила: Ленинградского – 11 985 человек, Прибалтийского Особого – 8712, Западного Особого – 9327, Киевского Особого – 8792 и Одесского – 8400 человек» (т. 3, с. 419). Но, наверное, на то и были эти округа «особыми», чтобы встретить врага в полной готовности? «Однако на 1 июня 1941 г. из 170 дивизий и 2 бригад… ни одно соединение не было укомплектовано по полному штату, – говорится в другой солидной работе. – 144 дивизии имели численность по 8 тыс. человек, 19 – от 600 до 5 тыс.» (38, с. 209). Во-первых, это не совсем так. Например, полностью был укомплектован 6-й мехкорпус в Западном ОВО, имевший в своем составе более 1000 танков. Это три дивизии. Во-вторых, что мешало увеличить численность в дивизиях до необходимого уровня боеспособности? Кого, собственно, винить? Не Гитлера же! Но и по численности дивизий данные были тоже сфальсифицированы. Все дело в дате: «на 1 июня…». По сведениям генерала Ю.А. Горькова, работавшего с архивами, к 22 июня за счет призванных на сборы 802 тыс. человек удалось «21 дивизию укомплектовать до 14 тысяч, 72 дивизии – до 12 тысяч и 6 стрелковых дивизий – до 11 тысяч» (15, с. 71). Этот процесс можно было ускорить. Людей в Советском Союзе хватало, но… Разве мог Сталин знать, что война может начаться? Да еще летом, да еще когда Гитлер на Западном фронте оказался в стратегическом тупике. Уже в наше время написано много книг и статей, в которых доказывается, что человеческий ум, особливо гениальный, не мог предполагать о такой возможности. И даже если Сталин собирался коварно напасть на фашистскую Германию, то тем более необходимо было довести приграничные дивизии до штатного уровня. Ведь мало согнать людей в казармы, надо их обучить к предстоящим боевым действиям, а для этого требуется время. Эти дивизии стояли в первом эшелоне, и, по логике, им предстояло штурмовать Берлин и Кенигсберг. Неужели Верховное командование всерьез думало, что мобилизованные в начале войны призывники смогут воевать с опытным вермахтом на равных?

Немало писалось и о танках старых типов, многие из которых нуждались в ремонте. В июне 1941 г. Красная Армия имела 22,6 тыс. танков, из которых 16,5 тыс. требовали ремонта(!), утверждалось в одной из статей «Военно-исторического журнала» (1990, № 3, с. 5). Этот довод вряд ли может быть принят как смягчающий, так как подготовка к войне не равнозначна подготовке к уборочной кампании, даже несмотря на важность последней. Войска приграничных округов всегда должны быть готовы к бою, тем более в условиях критической международной обстановки. Зато в воспоминаниях участников войны не встречаются сетования на фатальную нехватку запчастей, хотя промышленность потеряла огромные мощности. Получается, что когда «приперло», то уровень снабжения сразу повысился.

Слабость заключалась не в технике и не в ее количестве – давно доказано, что бьют не числом, а умением. Войскам «чего-то» не хватало и под Сталинградом, и на Курской дуге, и вообще нельзя всерьез надеяться, что вероятный противник даст возможность «пришить последнюю пуговицу к мундиру последнего солдата». Ведь и германская военная машина покатилась навстречу войне с Советским Союзом, имея существенные пробелы в военной технике (было мало средних танков и минометов) и скудные резервы. Исход сражений решала чаще всего боевая выучка войск, хорошая организация дела, нацеленность на решающий результат. И ничего нового в этот давно известный вывод события войн в Корее (1950–1953), Вьетнаме, на Ближнем Востоке (1967, 1973 гг.) не добавили. Исход войны определяется не тем, у кого броня танков потолще, а количество стволов побольше, а состоянием личного состава армии и кругозором государственного руководства. Мотивы же явных фальсификаций и умолчаний в советских исторических трудах понятны. Надлежало представить Советский Союз и его военно-политическую верхушку жертвой агрессора. Иначе у «простых» людей неизбежно бы возник вопрос: почему руководство страны, которое отождествлялось с коммунистической партией, так плохо распорядилось таким мощным арсеналом, созданным трудом этих «простых» людей за счет их безжалостной эксплуатации? Лучший ответ – это снять сам вопрос. И он был снят версией о «неготовности».