Везунчик - Николай Романецкий

Еще через пять минут Инга ушла. Скрылась за Адмиралтейством — видимо, тоже была без машины. Машину удобнее всего было бы припарковать в противоположной стороне, на Конногвардейском бульваре, там она оказалась бы как у Христа за пазухой. Уходила Инга тоже нервно, то и дело оглядываясь, так что мышонку с кабаньими мышцами стоило немалого труд не попасться ей на глаза.

Я спустился с наблюдательного пункта, забрал свою сумку и пошел перекусить. Кафе выбрал самое захудалое, полуподвальное, с тремя ступеньками и входной дверью, больше похожее на распивочную. И едва не засветился.

Встречаются же типы, которые уже к четырем часам дня умудряются допиться до полной усрачки. Вот такой мне и попался. Пристроился возле стола, за которым я поедал дежурную порцию хот-догов, верзила с помятым лицом и дрожащими руками, опрокинул стопку какой-то прозрачной гадости, и тут у него поехала крыша. Не понравилось ему, видите ли, мое соседство. Сюда, козел, джинсовые мальчики не заходят, здесь рабочий класс питается… Я за тебя, бл…дюга, кровь в Чечне проливал, Урус-Мартан от душманья чистил, а ты от меня хавальник немытый воротишь… Спроси на Адмирале, кто такой Мишка Прокушев, и тебе последняя тварь скажет, что Мишка Прокушев — бывший десантник, а ныне сварщик шестого разряда… Мишка такой шов положит, никакое дехрет… дерфет… дефек-тоскопирование не потребуется. А они, сучары, меня за ворота! Ты харю-то не криви, когда с тобой рабочий класс разговаривает! Взяли моду — харю кривить!.. Да если бы не мы, вы бы сейчас американцам задницы фипи… пипикаксом подтирали! А вы шмотье ихнее на жопы натягиваете. Сереге Комарову под Урус-Мартаном голову отрезали, живому, суки, а вы им до сих пор яйца отстричь не можете. Вот вы у Мишки Прокушева где!

Перед моим носом мелькнул пудовый кулачище. Я сделал нырок, уворачиваясь, и понял, что недоеденные хот-доги лучше скандала. Цапнул шапку в охапку (в смысле схватил сумку) и сделал ноги. Когда проскальзывал в дверь, сзади зазвенела разбиваемая посуда и раздался звериный рык:

— Стой, бл…дюга! Я с тобой еще не разобрался.

К счастью, на улице сварщик Мишка не появился. Наверное, не сумел преодолеть три ступеньки. Так что мне опять повезло.

На свою явочную квартиру я вернулся в половине шестого. Повалялся с полчасика на диване, потом поглазел на кухне в телевизор.

Передавали сводку с Закавказского фронта. Курдская дивизия окружила какой-то городок с труднопроизносимым названием и вырезала всю мужскую часть населения. По этому поводу было зачитано заявление Министерства иностранных дел. Разумеется, осуждающего характера. Как будто не мы вооружили эту курдскую дивизию. Впрочем, курдов можно было понять. Против них еще в прошлом веке применяли химическое оружие. Тут, знаете ли, озвереешь, с молоком матери впитаешь ненависть…

В половине седьмого я выключил телевизор, где красавцы в скафандрах опять пластали оранжевыми лучами очередного крокомона. О погибшей Эльвире они уже не вспоминали. Я мысленно поздравил сценариста с короткой памятью, угнездил под левой мышкой кобуру с «етоевым», взял запасную обойму, вооружился искателем, фонариком и отмычками.

В семь я подошел к Ингиному дому. Филеров наверняка еще не было, но береженого бог бережет!.. Я вошел в самый дальний подъезд, поднялся на последний этаж и отпер замок двери, закрывающей доступ на крышу.

Светлая тебе память, Сергей Бакланов, вот и пригодились мне твои отмычки!..

По крыше я протопал к двери, ведущей на нужную лестницу. Здесь я уже побывал во время утреннего осмотра диспозиций и оставил замок открытым. Местные техники-смотрители за день это вопиющее безобразие не обнаружили. Как и предполагалось… Я спустился с крыши и, вновь воспользовавшись отмычкой, забрался на чердак.

Здесь было сухо, темно и даже сравнительно чисто. Никаких тебе многолетних залежей пыли: видимо, периодически местные техники-смотрители сюда все-таки заглядывали. В трубах уютно журчала горячая вода, разбегаясь отсюда самотеком по квартирам; из вентиляционных шахт тянуло жареным мясом и тушеной картошкой — жильцы дома, вернувшись с работы, готовились ужинать.

Я включил фонарик и осмотрелся.

Забытый кем-то деревянный ящик, обнаруженный мною при утренней рекогносцировке, пребывал в добром здравии. Я переставил его туда, где на полу совсем не было мусора, сел, закурил и принялся ждать.

Ждать пришлось долго, около трех часов. Для вящей гарантии в подобных случаях лучше перебдеть, чем недобдеть…

Аппетитных запахов из вентиляционных шахт доносилось до моих ноздрей все меньше — жильцы перебирались на диваны, к телевизорам. Некоторое время откуда-то доносились визгливые женские голоса — похоже, ругались то ли дочка с матерью, то ли свекровь с невесткой. Слов было не разобрать.

В десять тридцать я встал, размял затекшие ноги, растер в труху окурки на полу и покинул пункт ожидания. Лифтом пользоваться не стал, вышел на глухую лестницу-колодец и отсчитал четыре этажа вниз. Постоял, прислушался.

На площадке было тихо.

Десять шагов, и я возле Ингиной двери. Три быстрых звонка, за дверью — шаги. Знакомый голос:

— Кто?

— Конь в малине.

Щелкнул замок, дверь распахнулась.

— Ты?..

Я ввалился в прихожую и ладонью зажал Инге рот. Указал глазами на стены. Она помотала головой, и оторвал ладонь от ее губ.

Через мгновение эти губы уже впились в мои.

— Ты жив… Жив… Жив…

Вновь поцелуи, потом рыдания, опять поцелуи. Я стоял, гладил вздрагивающие плечи, прикрытые голубым халатом, и ждал, пока она успокоится.

Нет, парни, так сыграть нельзя. Яна права: из-за меня действительно можно потерять голову. Значит, еще с одной русской женщиной мне повезло. Значит, Макс-везунчик, будем живы — не помрем!

Наконец Инга стала успокаиваться, подняла прекрасные заплаканные глаза.

— Где же ты был все это время? Я места себе не находила! Пойдем в комнату.

— Шторы? — коротко спросил я.

— Опущены. Я ведь знаю, что за мной следят. Идем!.. С ума сойти, ты жив!

Мы перебрались в комнату. Квартира была точной копией Яниной. Не той, где приветливый дурак-марсианин, а той, где теперь мое логово.

— Садись!

Я сел на диван. Тот же раскладной сексодром, только другой расцветки.

— Я с ума сходила! — тараторила Инга, то садясь рядом, то вновь вскакивая. — Исчез! Ни слуху ни духу! И вдруг этот звонок! Почему ты не пришел в три? Я там была.

— Знаю. Потому что за тобой притащился хвост. И он же подсказал мне, что ты никому о моем звонке не сказала. Стукачка явилась бы одна.

— Как я могу стучать, америкен бой! Я же тебя люблю. Поливанов, правда, видимо, догадывается, что с тобой случилось, или знает… Если, говорит, твой подопечный проявит себя, немедленно сообщи.