Плоть и кровь - Иэн Рэнкин

Ребус решил, что мальчишка рядом с Гэвином Макмарри, вероятно, его сын Джеймси. Вид у Джеймси был заносчивый. Он надел солнцезащитные очки и напустил на себя крутизну — этакий папашин заместитель. Он стоял расставив ноги и откинув назад плечи. Ребус еще не видел человека, который горел бы таким желанием ввязаться в какую-нибудь драчку. У него была низкая квадратная отцовская челюсть, отцовские черные волосы, коротко подстриженные спереди. Но если на Макмарри была безликая одежда из сетевых магазинов, то Джеймси хотел, чтобы люди смотрели на него. Байкерские ботинки, черные джинсы в обтяжку, белая футболка и черная кожаная куртка. На правом запястье у него был повязан красный платок, на левом — усеянный заклепками кожаный ремешок. Его волосы, длинные и вьющиеся сзади, были выбриты над ушами.

Перевести взгляд с сына на отца было все равно как после показной силы увидеть силу скрытую. Ребус знал, с какой ему предпочтительнее иметь дело. Гэвин Макмарри жевал резинку передними зубами, его голова и глаза постоянно пребывали в движении, все проверяли, все держали под контролем. Руки он засунул в карманы ветровки. На носу у него сидели очки в серебряной оправе, увеличивающие глаза. В нем, казалось, нет никакой харизмы, мало что от вождя или оратора. Выглядел он обескураживающе заурядно.

Поскольку он был зауряден, так же выглядели и подвыпившие работяги и пенсионеры, тихие отцы семейств, возможно ветераны из Британского легиона или местного Клуба отставников, которые летними вечерами собирались на площадках поиграть в шары, уезжали с семьями в отпуск в Испанию, или Флориду, или в Ларгс.[86]И только увидев их в такой компании, ты улавливал кое-что еще. По одному они могли лишь занудно сетовать, но, собравшись вместе, обретали голос: бой ламбега, глухой, как биение сердца; настойчивый звук флейт; марш. Эти звуки завораживали Ребуса. Он ничего не мог с собой поделать. Это было у него в крови. Он сам в юности участвовал в маршах. Он много тогда чем занимался.

Наконец все построились, Макмарри дал своему войску команду приготовиться. Два-три слова с полицейским, отвечающим за безопасность, разговор по рации, потом кивок в сторону Макмарри. Вступительный глухой бой барабанов, грохот ламбега, потом трель флейт. Несколько секунд они маршировали на месте, а потом двинулись в сторону Принсес-стрит, где ради них остановили движение, где на них гневно взирал замок, где многие, но далеко не все останавливались посмотреть.

Несколько месяцев назад прореспубликанскому маршу не разрешили пройти этим же маршрутом. Вот почему выкрики протестующих были особенно громкими, руки сжаты в кулаки, большие пальцы направлены вниз. Некоторые скандировали: «На-ци, На-ци», пока полиция не попросила их замолчать. Без арестов марш, конечно, не обойдется — аресты всегда были и будут. Что это за марш — смех один — без угрозы ареста.

Ребус следовал за марширующими по тротуару, держась парковой стороны, где было поспокойнее. К маршу присоединились еще несколько человек, но все равно это была сущая мелочь, а не марш — беспокоиться не о чем. Он уже начал спрашивать себя: а чего он, собственно, ждал? Он скользнул взглядом по всей процессии, от человека с тяжелым древком впереди, потом по флейтистам и барабанщикам, котелкам и костюмам к молодежной части колонны и тем, кто выбился из своей группы. К колонне пристроились несколько мальчишек, которым не исполнилось еще и десяти. Вот кто наслаждался каждой минутой происходящего. Джеймси в конце колонны без обиняков сказал им, чтобы уматывали, но они его не послушались. «Крутизна» — это относилось ко всем участникам, даже к самым маленьким.

Но вот один из отбившихся схватил Джеймси за руку, и парни, ухмыляясь, обменялись несколькими словами. На приятеле Джеймси были солнцезащитные очки с зеркальными стеклами и джинсовая куртка на голое тело.

«Привет», — буркнул Ребус себе под нос. Он смотрел, как Джеймси и Дейви Саутар беседуют друг с другом, увидел, как Джеймси дружески хлопнул Дейви по плечу, после чего тот отчалил — стал отставать, оказался в самом конце, а потом протиснулся на тротуар между двумя временными ограждениями и исчез в толпе.

Джеймси после этого, казалось, немного успокоился. Его походка стала раскованнее, и он замахал руками в такт музыке. Он словно только теперь понял, что сегодня прекрасный солнечный день, и снял наконец кожаную куртку, набросил ее на плечо, обнажив бицепсы и татуировки. Ребус пошел чуть скорее, держась рядом с краем тротуара. Одна из татуировок была сделана профессионально: витиеватые буквы ФКР — футбольный клуб «Рейнджерс». Но была здесь и красноватая эмблема клуба «Хартс оф Мидлотиан». Судя по всему, Джеймси желал обезопасить себя с обеих сторон. Кроме того, был здесь еще волынщик в кивере и килте, а внизу, ближе к запястью с кожаным ремешком, Ребус углядел и более любительскую работу, выполненную простыми зеленовато-синими чернилами.

SaS.

Ребус вздрогнул. Далековато, чтобы сказать с уверенностью. Далековато. Но он был уверен. И ему вдруг расхотелось говорить с Гэвином Макмарри. Ему захотелось перекинуться парой слов с его сыном.

Он остановился на тротуаре, марш устремился мимо него. Он знал, куда они направляются. Левый поворот на Лотиан-роуд, мимо окон гостиницы «Каледониан». Чтобы богатые туристы могли сделать себе фотографии на память. Потом еще один левый поворот на Кингс-Стейблс-роуд, а потом остановка не доходя до Грассмаркета. Потом они, вероятно, направятся на Грассмаркет, чтобы проанализировать, как прошел марш, и выпить еще по стаканчику пива. Грассмаркет сейчас был многолюден, его наводняли те, кто приходил на «Фриндж» и тоже был не прочь выпить. Превосходный коктейль культур для воскресного вечера.

Он пошел вслед за маршем и оказался в одном из пабов попроще на Каугейт по другую сторону Грассмаркета — там, где Кэндлмейкер-роу. В прежние времена на Грассмаркете вешали еретиков. Теперь здесь не так мрачно, хотя, посетив бар «Мерчантс», вам, вероятно, так бы не показалось; здесь каждый вечер в десять часов пинтовые стаканы заменяли на хлипкие одноразовые — из соображений безопасности. Таким уж было это заведение.

Внутри стояла духота и запах тел, висел густой дым, излучали тепло телевизоры. Сюда приходили не для того, чтобы хорошо провести время, — сюда приходили по необходимости. Постоянные клиенты, как драконы, могли изрыгать пламя. Войдя в бар, Ребус не увидел ни одного знакомого лица, даже лицо бармена было ему незнакомо. Бармен был новенький и молоденький, едва ли за двадцать. Он разливал пинты с презрительной миной на лице, а деньги принимал брезгливо, как взятку. По звукам нестройного пения Ребус понял, что демонстранты отправились наверх и бару может не хватить запасов.

Ребус взял свою пинту — пока еще в стеклянном стакане — и направился в танцзал. Конечно, почти все демонстранты были там. Они постепенно снимали пиджаки и галстуки, раскрепощались, хором пели под дисгармоничную музыку флейт, опустошали пинты и шорты.[87]Покупка выпивки превратилась в логистический кошмар, а в зал входили все новые и новые демонстранты.