Троянский конь - Иван Сербин

— Тебя, — Лемехов кивнул. — Твой отец — уголовник, а яблочко от вишенки, как известно, недалеко падает. И если ты пока еще на свободе, а не за забором, то лишь потому, что за тебя не взялись как следует.

— В любом случае Катя к вашим претензиям отношения не имеет. Может быть, имеет смысл отложить разговор до более подходящего случая?

— Зачем? Давай просто выйдем на улицу, — предложил Лемехов насмешливо. — Если ты не хочешь шум в доме поднимать.

— По-моему, лучше все-таки перенести на другой раз.

— Что, боишься? — усмехнулся зло Лемехов. — Все вы такие, бакланье уголовное. Толпой смелые да исподтишка бить. Пошли, чего ты меньжуешься-то?

— Прекрати! — Казалось, еще секунда — и Катя вцепится Лемехову в лицо.

— Ну, если вы, Антон, так настаиваете…

— Вот именно. Давай пошли.

Дима надел туфли, снял с вешалки куртку, улыбнулся Кате.

— Не волнуйся. Все будет в порядке.

— Ты никуда с ним не пойдешь. — Катя взяла его за руку.

— Сам не хочу, да, видно, придется, — вздохнул Дима. — Извини, я очень хотел бы задержаться подольше.

— Не ходи, — попросила Катя.

— Я заеду за вами завтра в девять. Надо будет подобрать Насте грим, сделать пробы. Насчет школы не беспокойся. Я позвоню Северьяну Януарьевичу, он все уладит.

Дима наклонился, быстро чмокнул Катю в щеку и вышел на площадку.

Антон кивнул:

— Пошли.

— Идем.

Дима зашагал следом, пытаясь на ходу натянуть куртку. Они спустились на второй этаж, миновали первый пролет, свернули на второй, заканчивающийся подъездной дверью. В этот момент Антон и ударил Диму. Точнее, попытался. Дима очень ловко отклонился назад, пропуская удар мимо. Он дернул правой рукой, и куртка повисла на предплечье левой. В следующую секунду материя хлестнула Антона по лицу. Он автоматически отшатнулся, и тогда Дима ударил его ногой в грудь. Лемехов начал заваливаться назад, уцепился за перила, чтобы не упасть. Инстинктивно он запрокинул голову, открывая горло. Дима сделал короткий взмах, но вместо того, чтобы нанести сокрушающий, рубящий удар по кадыку, от души хлестнул ребром ладони по подбородку, под нижнюю губу оперативника. Антон охнул, отступил, скатился на пару ступенек, повис на одной руке. Дима сбросил куртку, и та шлепнулась на грязные ступеньки. В следующее мгновение Лемехов почувствовал, как цепкие, сильные пальцы хватают его за запястье, выворачивают руку к самой шее. Так, что захрустел плечевой сустав. Второй рукой Дима зажал шею оперативника.

— Если завтра ты хотя бы слово на службе скажешь, — прошептал он Антону на ухо, — я тебя достану и рожу разобью. Лично. Понял? А теперь можешь идти жаловаться, что я напал на сотрудника УВД. Ты не в форме, и сейчас не служебное время.

— Падло! — выдохнул Антон, сплевывая два выбитых зуба.

Изо рта у него обильно текла кровь. На куртку, на рубашку, на брюки. Впрочем, Диме совершенно не было его жаль. Во-первых, сам нарвался. Во-вторых, Дима не сомневался: окажись он слабее, получил бы куда сильнее. Уж оперативник не стал бы с ним церемониться.

— Тварь уголовная. — Лемехов выплюнул очередной сгусток крови.

— Докажи. — Дима отпустил Лемехова, поднял куртку, отряхнул, достал из кармана визитку, сунул оперативнику в карман залитой кровью рубашки. — Позвони, отведу в клинику, зубы вставишь.

Наверху хлопнула дверь. Послышались торопливые шаги. Катя остановилась на ступеньках, с изумлением осмотрела «поле боя». Поверженного Лемеха, Диму, отряхивающего куртку.

— Ты в порядке? — спросила она Диму.

— Да, конечно, — кивнул тот. — Все нормально. По-моему, Антону нужно умыться.

— Да, — ответила Катя. — Я… Мы что-нибудь придумаем.

— Мне, наверное, лучше уйти, — сказал Дима.

— Да, иди. — Катя помолчала. — Извини за…

— Нет. Это ты меня извини. Испортил вечер. — Дима улыбнулся самыми уголками губ. — Ты была права. Не стоило мне…

— Ничего. — Катя спустилась по ступеням. На секунду взяла Димины пальцы, сжала, но тут же отпустила. — Спасибо.

— Я заеду утром.

— Да. Я буду ждать.

Дима кивнул, вышел на улицу. Мелькнул на стене отблеск фонаря. Катя посмотрела на Лемехова. Тот стоял, согнувшись в пояснице, зажимая рукой разбитый рот. Кровь текла с пальцев на ступени.

— Пошли, умоешься, — зло сказала Катя.

— Ничего, — ответил тот. — Сам как-нибудь…

Он выпрямился, презрительно сплюнул черный сгусток, усмехнулся распухшими губами и вышел на улицу, громко хлопнув дверью.

Катя постояла секунду, глядя на закрытую дверь, затем повернулась и пошла вверх по ступеням.

* * *

В своей пятикомнатной квартире Владимир Андреевич Козельцев подошел к бару, налил коньяку и выпил одним глотком. Он терпеть не мог коньяк, но пил именно коньяки. Для престижа. Сейчас, конечно, его никто видеть не мог, однако водки Козельцев просто не держал и был вынужден пить это «клоповое» пойло. Фантастически дорогое, но не становящееся от этого менее противным. Сегодня у Козельцева был выходной. Не считая утренней поездки, он больше никуда не выходил. Сидел дома, отдыхал в предвкушении завтрашнего куша, спокойно и безмятежно попивал коньячок. Оставалось лишь позвонить старому другу Павлу. Владимир Андреевич снял трубку, набрал номер:

— Паша? Это Владимир Андреевич… Смотря для чего. Для развлечений поздновато, а для службы… ты ведь у нас всегда на посту. Круглые сутки. Как там в песне-то поется? «Если кто-то кое-где». Вот сейчас именно «кто-то» и именно «кое-где». — Козельцев засмеялся. — Мы договаривались, что я дам тебе человечка и показания… Да, именно. Паша, ну как тебе не стыдно? Что за «слава богу»! Ты же атеист, а туда же. «Не поминай имя господа всуе». Ладно, слушай меня. Завтра в десять этот самый молодой человек приедет на Курский вокзал, чтобы выкупить эти самые показания. Честно говоря, есть люди, которые очень хотят видеть его не за решеткой, а совсем в другом, не менее спокойном месте. Так вот, есть вероятность, что этого самого молодого человека завтра на вокзале… того. Ну, ты понимаешь. Я и не настаиваю, чтобы ты в зале торчал. Просто в начале одиннадцатого наведайся с инспекцией в линейный отдел. Это их территория. Подсуетишься. Бумаги у молодого человека будут при себе. Мало его фамилия. Дмитрий Вячеславович. А про секретарш в бумагах все будет. Они пока вынуждены скрываться, но как только ты получишь документы, объявятся обязательно. — Козельцев засмеялся. — Кто хитрый, я хитрый? Да господь с тобой, Паша. Какие деньги? Ты же меня ободрал на этом деле как липку. Я тут работаю почти даром. Все. Будь здоров, дорогой. Будь здоров.

Козельцев положил телефон на стол, прошел к бару, налил еще коньяку. До краев. Поднял, улыбнулся своему отражению в зеркале.