Маг целитель - Кристофер Сташеф

Но какое там... Сбылась моя сокровенная мечта: красивая молодая женщина по уши в меня втрескалась. Не мог же я к этому оставаться совершенно равнодушен. Что, я должен был отвернуться и зевать? Ну и пусть она — всего лишь кусочек галлюцинации, пусть она всего лишь призрак. Конечно, возвышенной любви нет дела до телесных радостей, но, боюсь, моя любовь не была настолько возвышенной...

Да и любовь ли это? По крайней мере я в Анжелику влюблен не был или старался убедить себя в этом. Как минимум я знал, что чувство возникло из-за опрометчиво произнесенных слов. Из-за того, что в стране, где стихи обладают магической силой, было произнесено стихотворение, привязавшее девушку ко мне. И я черто... превосходно понимал: в противном случае Анжелика ни за что бы не влюбилась в меня.

А что я мог поделать теперь? Взять и сказать ей об этом в лицо? Нанести такой удар беззащитному существу? Но мне почему-то казалось, что Анжелика и так знает правду, но все равно продолжает любить меня. И приворотное заклинание тут ни при чем. Вот и выходило, что делать мне больше нечего, как только помалкивать про свои истинные чувства. Но честно говоря, помалкивать было все труднее, глядя на нее, устремившую на меня восхищенный взор и казавшуюся в темноте самой обычной смертной женщиной из плоти и крови.

И вдруг ни с того ни с сего этого не стало.

То есть смотреть-то она на меня смотрела, но снизу начала распадаться, исчезать, разделяться на кусочки. Потом эти кусочки стали разбегаться друг от дружки, глаза Анжелики потускнели, перестали видеть...

Я почти сразу догадался, что происходит. Сев рывком, я воскликнул:

— Анжелика! Детка! Соберись!

Я тут же выругал себя за полную утрату самообладания и красноречия. За то, что недодумался облечь мысль в стихотворную форму. Я обшарил память в поисках подходящего стихотворения.

Протоплазма, родная, помедли,

Не беги далеко от ядра!

Вы же близкими были намедни —

Пусть все станет, как было вчера

Да, я понимаю, вышло не слишком изящно. Можно даже прямо сказать — сущая безвкусица. А у вас, думаете, лучше получилось бы вот так, с пылу с жару? Ну-ну. И тем не менее помогло! Ну хоть капельку, а помогло. Кусочки и полоски повисли в воздухе, и впечатление было такое, будто Анжелика просто слегка увеличилась в размерах. Я снова поднатужился, пытаясь вспомнить стишок, в котором бы более четко говорилось о необходимости соединения разрозненных элементов. Но вдруг за моей спиной прозвучало:

Вы на кусочки развалились,

О, девушка мечты моей!

Куда, куда вы удалились,

Частицы той, что всех милей?!

К тому, кто в вас души не чает,

Вернитесь, дивный идеал,

И снова станьте, умоляю

Такой, как я вас прежде знал!

Надо отдать должное Фриссону — он довольно ловко обращался с размером и рифмами. И у него тоже получилось: частицы Анжелики начали слипаться, соединяться одна с другой.

Я в изумлении обернулся и увидел: Фриссон сидит на одеяле и лихорадочно перебирает листы пергамента. Мне стало как-то нехорошо, но я собрался и принялся тянуть на себя магический канат. Кто тянет за другой его конец — этого я не знал.

Анжелика приобретала все более и более прочный вид, но затем снова начинала расслаиваться, распадаться. Вложив в голос последнюю надежду, я крикнул:

А не я ли твой властитель,

Твой могучий повелитель?

Ты чего — вся вкривь и вкось?

Ты мне это дело брось!

Насчет повелителя — это я погорячился. После моего приказа Анжелика не укрепилась, не стала прочнее. Маленькие и большие кусочки ее призрачного тела отплывали друг от друга, и теперь в них уже с трудом можно было признать женщину. В общем, только на одну минутку мне удалось приостановить распад Анжелики.

Но этого вполне хватило Фриссону, который успел сунуть мне пергамент с новым стишком. Я мигом пробежал стихотворение глазами и прочел вслух:

Тебя и так немного было,

Теперь и вовсе мало стало,

Не уходи! — я заклинаю,

Покуда солнышко не встало!

На некоторое время мы вздохнули. Кусочки Анжелики с потрясающей быстротой начали склеиваться, она почти превратилась в единое целое. Да... Фриссон, пожалуй, сам не знал, на что был способен. Целостность девушки восстановилась настолько, что она очнулась от наркотического сна и начала испуганно оглядываться.

Я понял: медлить нельзя ни секунды, и...

Вот кто-то взял и развалился...

Неужто милая моя?

Смотри, кто с горочки спустился!

Ведь это ж я, любовь твоя!

О, не разваливайся тот,

К кому любовь сама идет!

Я, конечно, немного погрешил против правды. Но с другой стороны — я нисколько не сомневался, что некий возлюбленный когда-нибудь к Анжелике непременно придет, и она его обязательно узнает. А соврал я или нет — не важно, потому что Анжелика снова стала почти что целая, а Фриссон отыскал еще один кусок пергамента и вручил мне. Не скажу, чтобы от этого произведения я пришел в невыразимый восторг, но все же прочел его:

Когда кто с кем серьезно дружит,

То он обязан понимать:

Коль узы ты не свяжешь туже,

Те узы можно разорвать.

Во имя дружбы и любви

Сдержи себя и уз не рви!

Сработало! Даже лучше, чем нужно! Кусочки Анжелики с такой скоростью начали собираться, что мне даже показалось: я слышу, как они стукаются один о другой.

Но вот напасть: девушка снова начала распадаться, и притом так же быстро. Вражеский чародей наверняка вложил в последнее заклинание все свои силы. Я был потрясен. Я начал физически ощущать, как воздух давит на меня все сильнее и сильнее. Я был мухой, пойманной в паучью сеть. У меня мелькнула мысль: не так ли чувствует себя электромагнит, когда рывком резко поднимают напряжение? И еще... меня словно кто-то толкал — словно чужое силовое поле боролось с моим собственным. А это на что похоже? Может, так себя чувствует электрон в транзисторе?

Паутина невидимой магической силы пронизывала меня все более отчетливо. Чужое поле пересиливает мое, стараясь разорвать Анжелику на части. Разум мой помутился. Мне казалось, будто меня самого тянут к себе два могучих двигателя. Два великана сражаются в перетягивании каната, и канат этот — я. Мелькнула паническая мысль: призрак Анжелики способен исчезнуть для меня (правда, Жильбер и Фриссон, наверное, будут по-прежнему видеть некое его подобие) только из-за этого моего нахождения меж двух, так сказать, огней.

В отчаянии я выкрикнул первое пришедшее на память стихотворение: