МРНЫ (почти правдивая история) - Дина Валерьевна Крупская

чуть больше обычного. До сих пор это удавалось лишь немногим людям, наделенным особыми способностями, причем они долго, годами практиковались. Вероятно, кошки умеют это делать от природы.

Меня лично Ёшка научила, только я не признаюсь. Пусть думает, что у меня тоже способности от природы.

— За других не скажу, — ответила выскочка Ёшка, — а мы начинаем вылизываться, потом прыг — и уже в другом мире.

— Скачком, правильно. Только не в другом мире, а в другом состоянии ума, — поправил ее господин Че.

— Эти люди, — говорю я, — со способностями… Они тоже пугались, когда видели, как тут на самом деле? Драконов боялись?

— Поначалу, конечно, всем бывает не по себе. Но достичь такого высокого мастерства, чтобы нас увидеть, могут лишь сильные люди, их ожившими скалами не запугать. Есть кое-что и пострашнее нас.

— Что? — спросили мы хором. Громко спросили. Но каменный сделал вид, что не услышал.

— Вы с ними разговаривали, с теми людьми? — спросила Ёшка после долгой паузы.

— Да, случалось. Подсказывал то, сё.

— Что подсказывали?

— Кому что было нужно. Как править страной, как жить праведно, как лечить себя и других. Про законы Вселенной. О древних временах рассказывал. Вот, помню…

— Это везде так? — прервал я черепаху. Меня не интересовали древние времена. Ёшка зыркнула на меня, ну и пусть. — Везде этот параллельный мир есть?

— Мир один, но есть места, особенно в горах, где на невидимое легче настроиться. Места силы. Кое-где можно видеть прошлое. Даже без особых усилий, невооруженным глазом. А иногда люди благодаря упорным занятиям медитацией или молитвам как бы делают менее плотной границу между обычным и не­обычным. Художники и писатели, особенно поэты, тоже умеют утончить свое восприятие и помогают другим повысить чувствительность.

— Я видел над площадью летучие иероглифы, когда-то нарисованные водой. Они там остались!

— Неужели? — поднялась бровь. — Не слыхал о подобном феномене, пойдет в копилку. Спасибо.

Это он мне? Наконец-то. Я ликовал. Теперь ведь он посмотрит на меня с интересом?

Но каменные глаза были полуприкрыты, а ум — гигантский, вместивший несколько тысяч лет жизни, — этот ум, наверное, с удовольствием барахтался в своих неоглядных просторах размышлений и воспоминаний, не замечая меня. Как же так? Ни черепаха, ни дракон вовсе не восторгались мною. А я привык. Мне надо!

От переполнявших чувств я мяукнул. По-простому, вслух.

Бровь минимальными средствами — подвинувшись на миллиметр — выразила недоумение.

— Пойдем уже, Ёшка? Я по людям соскучился. И завтракать пора. И наоборот тоже пора.

Но коха не двигалась. Они сидели друг перед другом и молчали. У них явно шел какой-то тайный разговор на двоих, без меня. Я не слышал голоса черепахи, а Ёшка умеет закрываться наглухо, как будто ключом. Ну и пожалуйста, больно надо. Мне, может, надоело.

Я нервно зевнул, поиграл с живым червяком-корнем.

Сидят.

Разбежался и вскарабкался на сосну, громко поточил когти.

Ноль внимания. Сидят.

Сейчас она тоже каменной сделается! От этой мысли стало страшно. Ее нужно спасать!

Тогда я сел на краю скалы и принялся ныть, монотонно, с жалобным надрывом в конце каждого третьего «ну-у-у». Проверено: действует безотказно даже на крепко спящего человека.

Господин Че приоткрыл глаза, и у меня в голове раздалось:

— Лао Цзы молвил: «Мягкое и слабое побеждает твердое и сильное». Ты победил, Ма Ся.

За спиной у нас раздался ужасающий скрежет — это дракон-скала старался нагнуться как можно ниже. Карета подана, аудиенция закончилась.

— Спасибо, — вежливо сказала Ёшка.

А я сказал:

— Мрны!

И окончательно понял, что не хочу быть никаким философом, хочу быть просто котом.

Попав на твердую землю, мы, не оглядываясь, помчались к дому, который манил скорым завтраком и теплом. Светало, птицы сонно переговаривались, первая гигантская муха-скрипучка — цикада — начала трудовой день, принялась пилить воздух. Лес опасно затрещал по швам, но ни птиц, ни людей это не испугало, утро разворачивалось стремительно, молодой повар из уличной забегаловки разогрел масло в глубокой сковороде, бросил туда длинную, белую, вялую вермишель и мгновенно вытащил — живенькую, со шкварками, с овощами и яйцом. Ы-ы-ы-ы!

Я чуть не захлебнулся. И так посмотрел! Мне, конечно, дали. Ёшка тоже соблаговолила присоединиться. Ела, но сама поглядывала в сторону. И вдруг говорит:

— Туда недавно прошла Маша. Вон по той тропе, что ведет вниз.

— Как ты узнала? — Я ничего не чуял, другие запахи давно всё перебили.

Не отвечает. Тогда я спросил:

— А что тебе этот Че еще говорил, чего я не слышал?

— Лао Цзы молвил: «Знающий не говорит, говорящий не знает».

— Ой, подумаешь, какие мы гордые, фу ты ну ты.

— Нет, это он мне и сказал.

— И что оно должно означать?

Дернула хвостом — отстань, мол, вот что. Смотрит вся туда, на тропу, не только глазами смотрит, а ушами, усами — всем.

Не, я теперь к Виктору, под одеялко. А ты как хочешь.

Глава шестая

Я выбросил компас, растоптал в пыль часы и вышел плясать в туман над Янцзы

Маша

Проснулась от холода. Окно! Коты-негодники сбежали, оставив громадную щель, и сырость пробралась ползучим туманом сквозь одеяло и все одежки до самых косточек.

Я вскочила, закрыла створку и побежала в ванну, горячий душ принять. Ага. Ледяная вода. Не могу себя заставить даже дотронуться до нее, хорошо хоть лосьон взяла, лицо умыть. Кошмар, как же согреться?

Стоп-стоп. Спокойно. У нас ведь «странствие с облаками» — приноравливаемся к ситуации и принимаем все, что приходит. Нужно подвигаться, вот и согреюсь.

Еще не светает, но вот-вот. Улочка поселка туманна, пустынна и беззвучна, словно люди и не проснутся никогда, словно не начнут через каких-нибудь полчаса готовиться к новому дню, открывать киоски и закусочные. Полное обнуление. Вот как он выглядит, ноль. Между вчера и сегодня. Кто-то из мудрых сказал: «Каждый день мы умираем и рождаемся заново». Именно так я себя чувствовала. Будто из головы стерли все, что там без остановки крутилось раньше, — тревоги, обрывки прошлого, замыслы о будущем, ошметки разговоров — все, что не давало полностью ощутить себя здесь и сейчас. Здесь, на горе, близко к чужому небу все казалось непривычным. Дома другие, фонари, заборы из бамбука, плоские плетеные корзины во дворах. Деревянная колотушка на краю бадьи с зеленой водой — для стирки, должно быть.

Гулять-гулять-гулять, странствовать и открывать новый мир! Это будет мой, личный предрассветный мир, тайный, на одного!

Меня охватила радость. Казалось, вместо крови по венам бурлит шампанское. И так же слегка пьянит. Я подпрыгивала на ходу и улыбалась.

Гляжу — вбок отходят от дороги бетонные ступеньки, на табличке надпись иероглифами. Ниже перевод на английский мелкими, неразличимыми в темноте буквами. Значит, впереди какой-нибудь красивый вид.

Я попрыгала вниз через две ступени. Потом встала на круглой площадке, огляделась.

Наверное, здесь и должен открыться вид, но он закрыт. Во тьме, в сырой тумановой кашице висела такая пустота, будто это конец мира. Будто там уже ничего не ждет человека, кроме глушащей тишины и пелены тумана.

Здесь кончался маршрут, дальше вниз вели старые, потемневшие ступени без перил — видимо, для рабочих. Я осторожно отодвинула деревянное заграждение и продолжила путь, касаясь на ходу влажных стволов бамбука. Они были совсем не «деревянистые», без грубой коры, и больше напоминали прохладную живую плоть, ведь бамбук — трава. Остановилась, обняла ладонями ствол. Прохладный. Он пел, беззвучно вибрируя под руками! Как труба, как гигантская флейта. Я хлопнула по нему — так похлопывают лошадь, и сверху упала горсть капель с кроны, плоской рыбкой опустился на плечо листок. Пообщались.

Новые силы влились в меня, и я опять поскакала через ступеньку, пока не