"Диагноз" и другие новеллы - Юстейн Гордер

Она сопротивляется.

— Я сказала нет, Магнус. Мы — друзья. Добрые друзья. Только не это.

— Он мёртв, Ине. Ты не должна позволить ему стоять между нами.

— Ты милый, Магнус! Ужасно милый! Дело не в этом, но…

— Только сейчас, Ине. Только сегодня. Больше нет, больше никогда. Мы оба — одиноки. Спасение, Ине, взаимное утешение.

— Не здесь. Ты должен это понять. Это была наша комната…

— Идём!

В нём так и бурлит прекрасное вино. Он одерживает верх. А в Риме весна…

— Ты — глупая! — говорит он. — Ужасно глупая!

Он поливает её волосы кампари. Красный липкий сок. Возбуждённо смеётся. Вино придало ему властность. Он бросает её на кровать.

И вот она принимает его.

Через полчаса она поднимается с кровати. Стыдясь, возмущённая до глубины души. Она чувствует, что её использовали. Перехитрили. Но в этом его вины ничуть не больше, чем её.

Она принимает душ.

— Пойдём на вечернюю прогулку?

— Да, Магнус… Но ты…

— Да?

— Это было хорошо. Но никогда больше, Магнус. Обещай мне это. Никогда больше! Магнус!

— Обещаю.

Он крестится. Словно то была Дева Мария, принявшая от него клятву.

ОНИ ВЫХОДЯТ В ГОРОД. Спускаются вниз к Пантеону. Идут по маленьким улочкам.

Ине вспоминает о том, как они праздновали в те давние дни день Вознесения Марии в Пантеоне. Соломенная кукла, одетая как Мария, была поднята через большое отверстие в крыше с помощью трензелей[150]. Там она и исчезла среди облаков из тюля и карманных ангелов.

Аллилуйя! Аллилуйя! Дева Мария вознеслась на небеса, и толпы ангелов возрадуются ей.

Наивно. Невероятно наивно. Но при мысли об этой церемонии в ней что-то надрывается.

Потом они идут на площадь Навона, в общую «комнату» Рима. Она разрешает Магнусу взять её под руку. Если она может лежать с ним, она должна разрешить и это. Эпилог…

Они выходят на большую площадь перед фонтаном Бернини. Прогуливаются вокруг фонтана.

Церковь Святой Агнессы, которая была раздета римским солдатом. Тогда её волосы стали расти так быстро, что тут же прикрыли всю наготу. И она была окутана неземным одеянием из таинственного света!

МОРТЕН СТОИТ ЗА МОЛЬБЕРТОМ. В роли уличного художника он проводит последний вечер в Риме. В среду он улетит в Осло. Рейс из аэропорта Фьюмичино в 8.15 утра. Автобус в 6.30 утра.

Он летит домой в Норвегию, домой к Ине…

Должно быть, она уже получила письмо. О чём она думает теперь?

Мортена ждут дома. Наверх из Гадеса! Как Евридику. Или как Лазаря. Нет, в этом мире всё иначе. От библейского рассказа больше веет трупным запахом…

И ТУТ ОН ВИДИТ на площади — Ине!

Он прислоняется к мольберту.

— Ине!

Она идёт рука об руку с другим. Ревность горячей волной заливает его.

Наверняка они уже женаты. Рука об руку!

Любовники ходят, держась за руки, да Рука об руку ходят супруги…

«Наверняка она беременна, — думает он. — Возможно, они в свадебном путешествии…»

Ине! И ты могла…

Значит, она всё-таки не получила письмо. Письмо и Ине пересеклись где-то над Альпами.

Он должен поговорить с ней. Он не может вернуться домой, не поговорив с ней. Он должен предупредить о своём возвращении. О возвращении обратно. О воскресении…

Не чувствует ли он лёгкого дуновения надежды?

Но говорить — не здесь. Он не даст знать о себе здесь. Не в присутствии другого.

ИНЕ САДИТСЯ перед уличным художником. Это идея Магнуса. Он платит. Он хочет получить её портрет.

Она возбуждённо смеётся. Вино ещё немного играет в ней.

С таким же успехом она могла остановиться перед Мортеном…

Портрет Ине рисуют на площади Навона. В цирке Домициана Она видит другого уличного художника. Как он похож на Марио Каварадосси… В современном «издании».

Тóска…

«Марио, — думает она. — И Мортен!»

Ине никогда не размышляла о сходстве этих имён. Но почему она этого не делала?

«Я в самом деле — дурочка»[151], — думает она.

МОРТЕН СТОИТ ЗА МОЛЬБЕРТОМ на расстоянии броска камня. Он не боится, что его узнают. Не так близко… Не за мольбертом. Не с длинными волосами и бородой. Кроме того, никто не ожидает встречи с покойниками на площади в Риме.

Потом он пишет её портрет. Мортен, стоя в цирке Домициана, пишет портрет Ине. Прошёл ровно год с тех пор, как они вместе владели этим местом. Этим городом. Этой жизнью. Он рисует её как «Мадонну» Мунка[152]. Быстрыми контурами. Дерзко. Чувственно.

Мортен пишет вдохновенно. Плотину прорывает. Зима была долгой.

Вокруг него толпятся люди. Множество людей.

Кого он рисует? Этот человек рисует не с натуры.

— Beautiful, signor. Really artistic…[153]

— Bravo![154]

— Ecco un artista![155]

Марио в демоническом настроении. В его душе бушует шторм.

Но вот ему становится грустно. На глазах выступают слёзы. Он плачет.

Никто ничего не говорит.

В самом низу — в левом углу… Там, где у Мунка скелет. Или эмбрион. Или тот и другой. Там он рисует самого себя. Присевшего на корточки. Коленопреклонённого.

Но вот всё готово. Он достаёт перо и листок бумаги.

«Ине. Я здесь. Прости меня. Но виноват не только я. Происходящее мне неподвластно. Всё так естественно. Это должно было случиться. Мне необходимо поговорить с тобой, Ине. Наверху в башне, Ине. Завтра утром в 12 часов. Не бойся! Но приходи одна. Обещай мне это. Я ничего не разрушу.